Читаем Разбежались линии руки полностью

Разбежались линии руки

Я предлагаю стихи некоторых моих авторских песен. Они существуют в виде клипов на YouTube и аудиоальбомов. Исполняю уже много лет свои песни под оркестровки и гитару на разных творческих концертах, размещаю на многих порталах и сайтах, Российских и зарубежных. Самостоятельными стихами представляю их впервые.

Станислав Борисович Малозёмов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия18+
<p>Станислав Малозёмов</p><p>Разбежались линии руки</p>

моей жене Елене Малозёмовой

Я предлагаю читателям стихи некоторых моих авторских песен. Они существуют в виде клипов на YouTube и аудиоальбомов. Исполняю уже много лет свои песни под оркестровки и гитару на разных творческих концертах, размеещаю на многих порталах и сайтах, Российских и зарубежных. Самостоятельными стихами представляю их впервые.Как бы философские:<p>Разбежались линии руки</p>

Разбежались линии руки,

Как притоки от большой реки.

Жизнь моя по ним плывёт – не тонет.

Самый достоверный документ,

Лучше дневников и кинолент –

Тонкие разводы на ладони.

И гадалка, взгляд свой хороня,

Врёт мне вдохновенно про меня.

Весело надежды разбивая:

– На твоих ладонях, се ля ви,

Нет в помине линии любви,

Линия судьбы, и та кривая…

Значит, будешь жить, как повелось:

Наугад, вслепую, вкривь да вкось,

Долго, безнадёжно, бесполезно.

И куда кривая заведёт,

Говорить не стану наперёд.

Будет жить тебе неинтересно.

Я гадалке ручку золочу-

Всё равно пойду, куда хочу,

Видели пророков и похлеще!

Хоть и нахлебался на плаву,

Хоть и вкривь, а всё-таки живу.

Столько лет – не больше и не меньше.

Столько лет без груза, налегке

Вниз плыву по бешеной реке,

Руки о пороги обдирая.

Скоро станет не на чем гадать -

Линий на ладонях не видать.

Значит, можно жить, не умирая

<p>Книга жизни</p>

Всю жизнь я верил только в электричество,

В свой крепкий горб и верность головы…

А в Книге моей жизни три главы

И лет страниц огромное количество.

Одна глава – с пелёнок до девчонок,

Другая – жёны, дети да разводы,

А третья глава – такие годы,

Как в дамских книгах – много ни о чём.

Меня крестили при закрытой двери

Втихую от соседей и родни.

Мой крест десятилетия и дни

Я молча нёс, да не донёс до веры.

Вперёд бежали ноги раньше тела,

Душа хотела радости и славы.

А я листал через страницы главы

И не читал того, что не хотел.

Отпрыгал, отчирикал незаметно я

И лучшие, и худшие года.

Пока не понял: жизнь одна заветная,

Другой уже не будет никогда.

Но столько лет как утонули в проруби

И стало жаль, что их не возвратишь.

Обратно прилетают только голуби

С любых высот к теплу домашних крыш.

Свой крест к губам я подносил как тост,

За то, что бог простит и не оставит.

И мне ещё десяток лет добавит,

Которые ушли коту под хвост!

Всевышнему, конечно, делать нечего!

Сейчас пошлёт он к чёрту белый свет

И будет убиваться: сколько ж лет

Себе я безвозвратно покалечил!

Свой крест к губам несу в последний раз

И думаю, ну дал бы хоть три года!..

Да, бог с ним, год, мне больше неохота!

Полгода! Месяц! Да хоть лишний час…

Кто мало просит, поступает мудро.

Глядишь, да что-нибудь перепадёт…

Ну, например, ложишься спать, а утро,

Когда уже не ждёшь его, придёт.

<p>Круг</p>

Не сдержать мне, ох! вздоха гордого.

Не в деревне ж я дох, я ж из города.

Не месил я навоз и в ночном не пас.

Я нормально рос, как любой из нас.

Я витрины бил и асфальт топтал,

И расти к двадцати ну, как конь, устал.

С головой моей разошлись мы врозь,

Я скучал по ней, но нормально рос.

К тридцати годам стало некогда:

То меня зовут, то я сам зову.

Всё зовут, а пойти просто некуда

Или только по ложному вызову.

Голова моя, ты прости, вернись.

Без тебя мне не сдвинуть гружёный воз.

А на месте стоять к сорока – не жизнь,

Хоть живу, как все, и нормально рос.

Мы рождаемся долго ещё после маминых мук,

Натирая мозоли о жизнь и раня умы.

Мы ползём и не верим, что путь наш всего только круг,

Что туда и вернёмся, откуда отправились мы.

<p>Нестрашная сказка</p>

Там шорохи свернулись змеями в углах,

Там брёвна из стены торчат как рёбра

И вечерами в дом заглядывает страх,

Глядит и ухмыляется недобро.

И сто дорог кривых сбегается туда,

Но время их бурьяном затянуло.

Ни на одной из них людского нет следа

И всё живое намертво уснуло.

Там ветер жмётся вбок и солнце не палит,

Не пахнут травы и не мокнут росы.

Там вся земля вокруг и ноет, и болит,

Там всё вокруг себе свободы просит.

И тридевять земель остались позади,

А впереди лишь кочки на болоте.

Никто из этих мест живым не уходил,

А мёртвые подавно не уходят.

И кости их гниют в проклятой стороне,

Которой нет на карте и в помине.

Нашли они приют в забвенной старине,

И время не коснётся их отныне.

И добрый богатырь сюда не добредёт,

Не сдюжит конь, подковы обломает.

А если добредёт, то что он там найдёт?

Лишь то, чего на свете не бывает…

Там в доме на горе живут спокон веков

Погибель вместе с горем бедою.

И этот дом закрыт на сто больших замков

И рвом опутан с мёртвою водою.

И не дойдёт туда никто и никогда,

Но до сих пор мы так и не узнали,

Что если далеко и горе, и беда,

То почему они всё время с нами?

<p>Ария Понтия Пилата</p>

Как хочется однажды вымыть руки.

Но жизнь сурова, жизнь желанья мнёт.

Мне снятся сны: несут мне мыло внуки,

Жена мне полотенце подаёт…

… Но тает сон и годы мчатся рысью,

Несётся жизнь в водовороте дней.

Я знаю, виноват я перед жизнью

И мне не оправдаться перед ней.

Ужасно думать о своей кончине,

Не потому что всё прервётся вдруг.

Тревожно мне, но по другой причине:

Ужель так и не вымою я рук?

Одно лишь утешает. Погребенье.

На одре смертном вымоют всего…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература