Разбитая наковальня

Хиду уже даже ногой деревянной чуял жар невероятный. Потирая лоб мокрой тряпкой, он всё считал мгновения, чтоб железо не попортить. Игна же чуть ли не посредь огня стояла, времени не наблюдала вовсе: лишь по печи постукивала тут и там прутом калёным, будто ответа от металла ожидая.

– Хорошо! – крикнул Хиду. – Сейчас добавь пыли искрящейся! Руками только не лезь!

– Это шутка такая иль след старости на уме твоём? – спросила Игна, едва себя слыша. – Можешь не отвечать!

Хватом длинным подхватила Игна горшок со смесью особой, над печью выставила и сразу всё его содержимое в бурлящий металл пустила, дыхание задержав. Искры полетели туда-сюда, беззлобные и пустые.

– Сейчас крышка будет!

Взялся Хиду за канат, что хитрой сетью над гробом-горном держал массивную плиту, от стойки отвязал и начал медленно её спускать. Заскрипели верёвки по шкивам, отрывками поползла вниз крышка. Ухватился Хиду неудачно, вся конструкция его за руку дёрнула, так что чуть кузнец от пола не оторвался. Игна тотчас канат за хвост поймала и до конца дело довела, не оставив учителю ни единого унизительного словца или хотя бы взгляда. Покончив с плитой, мастерица смахнула пот со лба.

– Теперь пусть огонёк задохнётся, а мы пообедаем, – решила за обоих девушка.

– Исключено. Ждём, как жар спадёт, и сразу железо на волю: пусть подышит заместо огня.

Игна кивнула неохотно: мериться опытом казалось дурной затеей.

– Согласна. Но угощаешь сегодня ты, мастер, – беззлобно улыбнулась девушка.

Мастер свёл брови, но сразу после чуть кивнул. Игна оказалась ему во всех делах кузнечных помощницей добросовестной, и в работе была она чуть ли не усидчивей, чем в учёбе. Когда уж силы мастера не хватало, являлась тотчас огневолосая скала, только пальцы разминала – и сразу за дело. Где заточить, где перековать, где разобрать и собрать снова, а коль работы в кузне не было, то к деревенским на помощь шла: поленьев для старухи поколоть, детвору отцовской сказкой увлечь, крышу прохудившуюся подлатать, да так, чтоб не свалиться. С Реголом Хиду знаком был лишь по Игниным рассказам, но при всяком случае в мыслях с глубокой благодарностью к нему обращался: «Хорошего мастера воспитал, мужик, всех наших дел наследница». Едва ли Хиду способен был похвалить кого-то вслух: злополучная гордыня с годами только укоренилась в грубом кузнеце, повязав язык.

Как поутихла печь, оставив одно тихое бормотание, в дверь мастерской постучали.

– Стой снаружи, Бузула! А то сваришься! – рявкнул Хиду скорее кривому косяку, нежели чем охотнику, затем с рожей довольной и хитрой к мастерице повернулся. – Слышишь, Игна: друг твой притопал!.. – заговорщически прошептал он.

Игна не слышала и не слушала: пыталась руку на гроб горячий возложить иль на расстоянии удержать. Почувствовать она хотела вновь, как раскалённый металл на пальцах оживает. Страшную привычку заработала дочь Регола, Гинновому искусству обучаясь, и за годы жизни здесь несколько ожогов успела получить. Чему рада была мастерица, так это возросшей к высоким температурам устойчивости: не боялась она более ни жестоких солнц, ни жара кузни. То был след техники древней, что на себе и Хиду носил.

– Может, возьмём чего скуём сразу? Уж руки чешутся…

– Свой инструмент тебе не дам: бери только тот, что на полках стоит.

– Хиду, жадности твоей не видно края, – мастерица скрестила руки.

– То не жадность, а здравый смысл, – скоро поправил её старик. – Кто мне молот давеча попортил?

– Он был попорчен в тот момент, как ты его сковал!

Инструмент из Драконьей Гибели стоил десятка простых молотков да клещей. Хранились в шкафу они от чужих взглядов поодаль, и работать над всяким другим металлом предпочитал Хиду только ими, остальные держа вида ради и отвода любопытных глаз для. Молоты такие, что в руках правильных были то тяжелы, то легки, то грубы, то нежны, давали простор работ невероятный. Коль не владел кузнец какой мастерством Гинна, то даже железо искр таким орудием мог бы подчинить. Любой боёк следы пальцев Хиду на себе держал, как глиняная скульптура. С недавних пор остался на инструменте след и Игны.

Постояв ещё какое-то время, кузнецы кивнули друг другу: пора гроб металла бить-разбивать! Подтянули крышку к потолку мастера, привязали в несколько узлов, чтоб кому голову не проломить. Нутро печи ещё жаром дышало, но куда скромней. Даже взглянуть на него можно было, коль бровей не жалко. Взялась Игна за грубый молот, размахнулась хорошенько, удар нанесла по самому ребру и кружево трещин в глине сплела. «Больше бить нельзя – плюнет жаром гадина», – остановилась Игна и инструмент отложила в угол. Как начала осыпаться печка, так вспомнила Игна, сколько часов ушло на то, чтоб её слепить, и сколько дней после, чтоб в солнечных лучах застыла.

– Вот не жалко тебе столько глины изводить? – спросила она интереса ради.

– А это много? – удивился Хиду. – «Империя стоит на глине и драконьих костях», дылда, – тут же припомнил он старую поговорку. – Только почему-то первое гораздо дешевле, чем второе…