Разбитая наковальня

Упоминает Валийдон, будто рождаются в Междумирье ещё боги. Что олицетворяют они? Станут ли человечеству врагом или же другом?

Небожители лепят из зверей чудовищ, чтоб с природой поспорить, а в центре работ ставят вдохновение безумных рабов своих. Считают небожители рогатых медведей красивыми, слепят пару грубо, куце – и поселят в лесу. И если не убить существо такое кривое, но сильное, то вымрет лес. Не знают книги, делали ли боги из живых людей чудовищ, хотя для того есть иная Междумирова сила – демоны. О них я позже напишу подробно.

Те божества, что являться лично не желают в мир человеческий, посылают гонцов – письма, говорящие ветром или мёртвой глоткой. Они часть Междумировой силы с собою имеют, чтоб в мире живых себя обезопасить, ведь приносят обычно гонцы вести дурные. Самый известный из таких слуг – Вунт Делимый, Гнилая Гончая, посланник Того, Что Разбирает. Имя его известно смертному племени: по долгу службы говорит человеку Гончая, что пора телам в землю возвращаться, иначе настигнет эту землю мор.

Но есть те творения, что вечность против нашего рода идут, всё самое тёмное в душе поднимают и перековывают.

Демоны, одержимые и великаны

«Демон – это одинокая мысль бога, бестелесная сущность без сущности, ум без ума, душа пустая, терзаемая голодом, алчная до плоти. Богам они не принадлежат, как и самим себе. Демоны недописаны, недоделаны, несовершенны не по какому-то замыслу, как человек, а по божественной лени. Как тень, пустая и плоская, завидует своему владельцу, как луна отражает свет солнца, так и демон человеку не то чтобы враг – его кривое подобие…»

Валийдон Безумный, «Шаг Между Мирами», отрывок

О Валийдон, были бы демоны с «умом без ума», не знало бы Человечество тысячу лет рабства…

Не пожрать мир демоны прибыли, а стать его владыками. Для них человек – как недостающая часть своя, мост долгожданный меж эфиром и материей. Плоть они меняют, лепят из неё клыки и рога, мышцы заливают силой. Разум тушат, чтоб ни единой мысли не было своей, чтоб потаённые мечты, самые грязные, висели перед одержимым взором. А как падёт душа – последний оплот человечности, – так нет человека уже. Как взято сердце, так демон воплощён, непобедим для оружия, всемогущ и всеволен.

Одержимые сеют только боль и смуту. Там, за искорёженным телом, не осталось ни человека, ни демона – что-то между, уже неразделимая смесь, закованная в непобедимое тело. Совершенство в самом худшем смысле. Такие твари могут повести за собою армии, посеять вражду, даже вернуть себе человеческий облик, но лишь на время, ведь считают они такой облик слабым.

Такие одержимые есть, что последнюю грань людскости, тень себя сохранили: приверженцы идей и смыслов, клятводержатели, благочестивые некогда воины. Для них сам мир искажён, и в вечном обмане они окончательно теряются. Наиболее опасные одержимые – это те, что ещё самой частью своей малой человеком остались.

В текстах библиотечных есть множество строк о существах, что из союза одержимого и смертного пришли. Говорит Лаино, тайянский путешественник на заре седьмого века, что в мире нашем были когда-то или есть даже до сих пор великаны.

Гиганты – дети, рождённые от человека и одержимого, и ростом они с ель вековую, и качаются они по ветру вместе с лесом высоким. Сила Междумирова тянется в смертном теле, не ведая, куда идти ей, – и уходит в рост. И живут великаны подолгу в гротах, землянках-холмах или в высоких кривых избах, лишь бы голод утолить можно было. В еде непривередливы обычно, лучшее съестное для них – человек. Скрытны они, несмотря на размеры, сильны невероятно, семьи не имеют – безродны по природе своей неправильной.

«Коль попался к великану, то разыграй его, поговори. Можешь скот предложить на откуп, но в долгу не оставайся, иначе жизни не даст! Чудовища снаружи, до человека внутреннего можешь ты докричаться. Но не будь настырен: наглость гиганты не любят. И про семью не заикайся пред огромным одиночеством».

Лаино, путешественник, перевод с тайянского

Истреблены великаны или нет – доселе неизвестно. Век нынешний и предыдущий точно не видали гигантов живых, даже костей огромных, но человеческих, не сыскали.