И Лара рассказала все по порядку, начиная с ночного звонка Андрея. Что он узнал, что они прочитали и увидели в документах Нины. Когда она закончила, у Кати все еще был открыт рот для возгласа, который она задержала. А Татьяна… С каким странным выражением лица сидела Татьяна. На ее приятном, полном лице появлялись ямочки, когда она улыбалась. Глаза всегда лучились доброжелательностью, искренностью. Когда Таня была расстроена или жалела кого-то, ее взгляд становился таким печальным или сострадающим, что и слов было не нужно. А сейчас она не произнесла ни слова, не подошла к Ларе, не обняла. Она смотрела куда-то мимо подруг, а выражение лица было замкнутым, даже жестким. Катя, взглянув на нее, удивленно замерла. Катя очень доверяла мнению подруги и обычно ждала, чтобы Таня высказалась первой.
— Какая же мерзкая тварь, какая подлая интриганка эта жена нашего милого Андрея, — произнесла Татьяна. — Ей мало было биться головой о стены из-за того, что ее бросил муж и ушел, не оглянувшись, к другой. Ей хватило наглости таскаться за ним по ночам и смотреть, как он милуется, обнимается с другой у прозрачной шторы в голом виде. И ее, эту примитивную самку Нину, не устраивал тупой секс с каким-то быдляком. Она от большого ума, конечно, и от обалденно счастливой жизни записывала это уродство на видео. Хотела, наверное, заставить мужа ревновать, но храбрости послать это ему не хватило. Красивый секс может быть только у него, потому что великая любовь. Теперь она не просто жертва преступления, она посмешище для последнего мента. Они же все это изучают. Пока она тупо корчится в реанимации после смерти отца, которого пыталась закрыть от пуль своим телом. А отец погиб, потому что привез огромные деньги, на которые Нина купила бы дом и ползала бы перед Андреем на коленях, чтобы он согласился принять этот дом с ней в придачу. Больше ничего: только остаться обслугой, сторожевой собакой там, где будет жить его величество муж, которому она никак не помешает встречаться со своей особенной любовью. И там, и тут.
— Да ты что, Таня, — выдохнула Катя, — ты как с цепи сорвалась.
— Я приняла твой сарказм и практически приговор, — спокойно произнесла Лара. — Не совсем поняла, в чем моя вина, да и Андрея тоже. Он был совершенно уверен, что они расстались мирно, по взаимному согласию. Когда он вернулся из больницы, мы всерьез обсуждали вариант — жить ему с ней. Нина ведь долго будет нуждаться в уходе. Я не стану бить себя в грудь и клясться вам своей жизнью в том, что мы ее без помощи не оставим. Мы просто ее не оставим. Это факт. Андрей и сейчас с ней в больнице. Мне грустно, больно, но я не обиделась. Ты же не о ней, Таня? Ты о себе?
— Господи, да конечно, о себе, — воскликнула Катя. — Эта дурища вбила себе в голову, что ее Слава любит Юко, а все, что с ней случилось, — повод для него ее пасти. Он и сейчас у нее.
— Да, дурища, а кто же, — горько произнесла Таня. — И моему Славе тоже мой папа дал большие деньги на свою адвокатскую контору. Он даже передал ему собственных лучших клиентов. Папу не убили. Он сам надорвался, заболел, остался без денег и профессии. Но он был очень доволен тем, что его дочь так здорово устроилась. Боже мой, как я скучаю по папе. Только он и любил меня.
Дальше Таня страстно рыдала. Катя и Лара отпаивали ее каплями и вином. Потом плакали все вместе. А в дверь уже звонили. Сергей с Надей приехали.
— Сразу вопрос, — требовательно произнесла Катя вместо приветствия. — Сначала едим или слушаем?
— Конечно, слушаем, — воскликнула Надя.
— Давайте без маниакальности, — устало произнес Сергей. — Я там вообще не спал и не жрал фактически. В смысле употребления пищи. Потому что в гостиничном буфете, как и в деревенском магазине, продают что-то совсем другое.
Выглядело это так. Сергей неторопливо, со вкусом и большим аппетитом ел котлеты с пюре, запивая вином. Три раза просил добавки. А женщины сидели вокруг него перед пустыми тарелками и внимательно, настороженно наблюдали. Сережа рассыпался в восторгах по поводу всего, что видел и глотал. Остальные терпеливо ждали. Но когда он спросил у Кати, есть ли что-то на десерт, не выдержала Надя.
— Да он просто издевается! Вот прямо блин!