Однако разве Карла могла остановить ее просьба? Никогда и ни в чем он не шел навстречу желаниям Маргариты, предпочитая дразнить ее. И сейчас Карл лишь рассмеялся, приобнял сестру и повторил грязный пасквиль на самое ухо.
Впрочем, говорил он так, чтобы злость, которую Маргарита испытывала, злость совершенно, следует заметить, закономерная, естественного свойства, истаяла.
– Карл, ты должен его остановить. – Она выскользнула из объятий брата, чтобы упасть на колени Эдуарда, который воспользовался случаем, чтобы обнять Маргариту.
Но объятия его были столь крепки, что причиняли боль.
– Зачем? – Карла пасквиль лишь веселил. – Он ведь правду написал, а за правду, дорогая сестрица, нельзя карать. Как-то это… не по-королевски.
Эдуард перехватил руку Маргариты и прижал к щеке.
Он был совершенно невыносим, и порой Маргарита жалела, что вынуждена была оделить своей любовью и его… нет, конечно, все получилось случайно.
Помимо ее желания.
И к вящему негодованию матушки…
Кто из них первым обратил внимание на Маргариту? Юный Эркюль, который и ныне был рядом, молчаливый, восхищенный, взирающий на прекрасную свою сестру с немым обожанием во взгляде? Или же ревнивый Эдуард, который первым понял, чего именно желает, но не отверг это желание с гневом, как следовало бы доброму брату… Карл… Карла всегда окружали женщины. Он был не только королем, но и блистательным кавалером, который умел получать удовольствие от жизни.
На Маргариту он обратил свой взор, когда ей исполнилось четырнадцать.
К тому времени она почти сумела справиться с собой и собственными желаниями. Нет, Маргарита вовсе не вела праведный образ жизни, хотя и молилась истово, каялась в грехах перед лицом Господа, впрочем, полагая, что грехи сии не столь уж и велики. Она заводила любовников, меняла их, влюблялась, позволяла влюбляться в себя, включившись тем самым в вечный круговорот веселья… пожалуй, именно это привлекло Карла.
А еще чьи-то слова, брошенные вскользь, что Маргарита стала невероятно красива.
Невероятно.
Он был удивлен, когда обратил свой взор к сестре, которую помнил робкой девочкой, то бледнеющей, то краснеющей, отвратительно неуклюжей. Куда исчезла она? Уступила место изящной девушке, столь прелестной, что все иные показались вдруг серыми, пустыми…
Нет, он вовсе не думал о запретной связи, как не думала и сама Маргарита. Она лишь была счастлива, когда брат заговорил с ней.
Он снизошел до вопросов.
И слушал ее ответы. Смеялся над ее шутками. Был добр и ласков… она сама не заметила, как очаровалась им.