Разбитое зеркало (сборник)

Отдыхать и оглядываться долго не пришлось – впереди вновь загрохотали танковые гусеницы и, неспешно вытаяв из пыльной мути, засветились слабо фары: к Сталинграду шла очередная бронированная колонна. Через несколько мгновений невидимая пыль уже начала лезть в ноздри, выедать глаза, в ней даже утонули редкие звезды, обозначившиеся было в небе. Всюду была пыль, пыль, пыль… Ревели моторы.

– Ничего не боятся, сволочи, – сержант не выдержал и выругался матом, сплюнул себе под ноги. – У наших ни одного огонечка не было бы, маскировочку соблюдали бы по всем правилам движения бронетанковых войск, а эти – наглые, прут, как носороги по кочкам, и не боятся обкакаться.

– Реванш берут за сорок первый год.

– Ни фига не возьмут, кулаки у них уже не те.

– Кулаки у немчуры еще те и это обязательно надо учитывать. – Тихонов сморщился, сдавил зубами стон. Странную боль начала рождать раненая нога – прижигает волнами весь организм, от нее в ушах даже шипение раздается, будто на горячий металл из шланга ливанули водой, только пар шибанул во все стороны, – на глазах уползает куда-то вдаль, прячется, чтобы через несколько мгновений возникнуть снова и зашипеть.

– Как чувствуете себя, товарищ лейтенант?

– На букву «хэ». – Тихонов повозил по губам языком: слишком жесткие губы, сухие, скоро начнут лопаться. – Не подумай только, что хорошо.

– Пусть немного рассветет – посмотрим ногу, сейчас ничего не увидим. Если фонарь зажжем – засекут в несколько секунд.

Ногу лейтенанту Стренадько постарался перетянуть посильнее, сделал это в первую очередь. Перетягивал вслепую – понимал, что рана может быть и неопасна, но вот кровотечение… Кровотечение всегда бывает опасным.

– У меня использованные бинты есть, из госпиталя привез… Я их выстирал очень тщательно и завернул в бумагу-восковку, а чтобы не заводились разные диффузории, даже сбрызнул наркомовской пайкой. Не пожалел…

– Молодец, сержант! – похвалил Тихонов, нашел в себе силы это сделать. – Считай, что жизни славянина на некоторое время спасена.

– Ну кто же еще будет спасать славянина, товарищ лейтенант? Не мексиканцы же! Им до славян, как до жителей Луны, а может, и еще дальше.

Хороший все-таки человек сержант Стренадько. Тихонов оперся спиной на косую стенку воронки и, закрыв глаза, прислушался к гулу танковых моторов. Это сколько же танков соберется подле Сталинграда? Похоже, вермахт послал все свои гусеничные машины на Волгу. Река, перерезанная хотя бы в одном месте, очень была нужна Гитлеру. Сорок второй год фюрер решил сделать годом реванша, вот гнал и гнал технику…

Покинуть бомбовую воронку удалось лишь через полчаса.

Нога у Тихонова начала деревянеть. Боль хоть и оставалась в ней, но это была уже совсем другая боль, чем сорок минут назад.

Небо на востоке тем временем покрылось тусклой белесой пленкой, словно туманом – ну будто с какого-то горького пожарища приполз дым, испортил утренний воздух, забил земляные углы и щели, родил у бойцов ощущение печали. Тихонов понял неожиданно, что Волгу он не увидит уже никогда – не дотянет до нее. И не то чтобы изойдет кровью, истратит силы и ляжет на землю, а потом и в землю – просто чем ближе к Волге, тем больше солдат в гитлеровской форме будет перекрывать им дорогу.

– Ну как нога, товарищ лейтенант? – спросил Стренадько.

– Набухла, зараза… тяжелая стала. – Тихонов сделал над собой усилие, усмехнулся едва приметно. – Не пойму пока, то ли нога это, то ли бревно бесчувственное.

– Ничего, до своих дотелепаем, а там все поправим. Главное – дойти.

– Это правда, главное – дойти. – Тихонов вновь едва приметно усмехнулся.

Белесая пелена, возникшая в воздухе, посветлела, расползлась, растеряла свою плоть, теперь можно было посмотреть, что за рану получил лейтенант.

Рана была не тяжелая, но плохая – пуля застряла в бедре, входное отверстие сочилось кровью, – видимо, внутри была перебита одна из артерий, надо бы попробовать посильнее перетянуть ее, но, с другой стороны, это может и не сработать.

Лицо у лейтенанта было серое, осунувшееся, под скулами – провалы, щеки втянулись внутрь; лейтенант вообще стал похож на узника какой-нибудь суровой крепости, долго не видевшего света. Тихонов вновь закрыл глаза, на несколько мгновений отключился, пришел в себя от того, что сержант стоял перед ним в воронке и примерял к ноге завернутые в восковку стираные бинты.

– Товарищ лейтенант, перебинтуемся и – уходим отсюда… Пора!

– Пора, – согласился с ним Тихонов, не раскрывая глаз.

– Я тут три листка подорожника нашел, обмыл их малость из фляжки – приложим к ноге. Подорожник помогает очень.

– Как ваше имя, сержант?

– С вечера звали Костей.

– Ну раз вечером звали Костей, то и утром зовут точно так же. – Лейтенант опять едва приметно усмехнулся. Глаз он не открывал.