Разбитые звезды

В лесу повсюду растут цветы. Еще до взрыва я хотел нарвать их и разложить вокруг нашей постели – удивить ее, когда она проснется.

Я нарываю целую охапку и устилаю ими низкий холмик, чтобы не было видно земли. Теперь он ничем не отличается от заросших цветами прогалин в лесу. Пройдешь мимо – и даже не задержишь на нем взгляд.

Но я знаю, что Лилиан здесь. Теперь это мое памятное место. Я всегда буду знать, насколько я от него далеко. От нее.

Когда ложусь спать, занимаю только одну сторону постели – будто кто-то ляжет рядом со мной. На подушке остался ее запах, и по ночам я зарываюсь в нее лицом.

Когда я хожу по дорожке в лесу, иду с левой стороны, оставляя рядом с собой место для нее.

Когда ем, разламываю паек пополам, а потом понимаю, что делить его не с кем.

Когда я каждый день прихожу к ее могиле, устланной цветами, убираю увядшие и кладу свежие.

Я потерял счет дням.

Я не могу думать.

Я не могу сосредоточиться.

Я не могу пойти к зданию.

Я сплю. Ем.

Каждую ночь я засыпаю, прижав к горлу холодный металлический ствол пистолета.

Я вновь ее вижу, когда захожу в пещеру, чтобы спрятаться от полуденного солнца, с грудой дров в руках. Она стоит спиной ко мне возле нашей постели – где лежало ее тело. В этот раз нет ни иллюзорного солнечного света, ни видения родительского дома. На ней зеленое платье, в котором она была, когда мы потерпели крушение, но оно все изорванное и грязное – оно было таким, когда она наконец-то нашла одежду в прачечной на корабле. В моих мыслях она всегда в этом платье.

Она поворачивает голову, и я чувствую, что меня мутит. Они снова это делают.

Я не злюсь, просто очень устал, и мне больно. Мне не нужно это видение. Такое чувство, что они не хотят, чтобы я сдавался. Они будто говорят: «Пусть ее смерть не будет напрасной». Но она напрасная. И мне нет жизни без нее.

– Я же сказал вам, хватит. – У меня огрубел голос после стольких дней молчания, и он звучит как хриплый рык. – Я ничего для вас не сделаю.

Она вздрагивает, услышав голос, и резко поворачивается. Ее лицо бледнеет в темноте, и я слышу ее дыхание. Она не говорит. Видения никогда не говорят. Лилиан только слышала их голоса в шуме ветра – бестелесные, невнятные.

А я – никогда.

– Пожалуйста. Не надо.

Не знаю, понимают ли они, что я говорю. Может, они прочитают мои мысли и поймут, что у меня горе?

Она отшатывается и спотыкается о груду припасов. Фляга отлетает в сторону и с лязгом врезается в стену.

Она закрывает уши руками, кричит, пятится к каменной стене и, прижавшись к ней, тяжело дышит.

Что-то не так. Что-то – иначе. Мысли с трудом ворочаются в голове, и я не могу понять – что. Фляга. Шум. Видение телесное – оно может трогать вещи.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я у них.

Она съеживается.

Я медленно и осторожно прохожу в глубь пещеры.

Она вздрагивает от каждого шага и вжимается в стену. Она наблюдает за мной, как затравленный зверь, взгляд мечется – будто она не может смотреть на меня, но и отвести взгляд не в силах.

Мне хочется закрыть глаза, чтобы ее не видеть. Мне хочется смотреть на нее, не отрываясь.

– Пожалуйста.

Не уверен, чего я прошу.

Мне остается пройти всего несколько шагов, как вдруг она кричит, будто от боли, отшатывается в сторону и пятится от меня. Она спотыкается о камень и падает на четвереньки. Быстро поднимается и бежит к выходу из пещеры. Я бросаюсь за ней.

Но тут я останавливаюсь как вкопанный – там, где она протиснулась через узкий проход, алеет кровь.

Как у видения может идти кровь?

Усталости как не бывало, я чувствую прилив адреналина и мчусь за ней по лесу вдоль ручья. Понятия не имею, куда она бежит, пока мы не оказываемся возле здания.

Она останавливается посреди поляны возле примятой и пропитавшейся кровью травы – места, где умерла Лилиан. Потом падает на колени. У нее тяжело вздымается грудь, и она силится вдохнуть, заслоняясь рукой от солнца.

Я останавливаюсь на краю поляны и хватаюсь за дерево. Пальцы касаются шершавой коры. Другой рукой я сжимаю гладкую рукоятку пистолета. Я не помню, как его вытащил.

– Что ты такое? Откуда ты взялась?

Она снова задыхается. Ее тень на земле подрагивает, потому что она сама трясется.

И в эту секунду я чувствую, что руки у меня не дрожат и взгляд не затуманен. Это не видение.

Она поднимает голову и смотрит на меня. Лицо у нее покраснело от напряжения, и на нем разводы от слез. Глаза, которые безжизненно смотрели в небо, теперь широко раскрыты, и в них мечется страх. Губы двигаются медленно, с трудом, будто она силой заставляет себя заговорить.

– Т… Тарвер?..

– И вы не заметили ничего необычного?

– Необычного?

– Да, в здании, майор.

– О. Нет. Ничего необычного.

– Тогда почему вы с мисс Лару остались на станции?

– Она думала, что спасательные отряды знают, где находится здание, и будут искать нас там.

– А вы?