Разбитые звезды

Лампы мигают одна за другой и светят тускло из-за нехватки электричества и долгого неиспользования. Поначалу из-за скудного освещения кажется, что стены оклеены пестрыми обоями. Но потом у меня пропадает дар речи.

Это рисунки.

Она поворачивается, и мы вместе недоуменно на них смотрим. Стены исписаны словами и числами, непонятными уравнениями и обрывками бессмысленных предложений. Они начинаются аккуратно и написаны фломастером ровными строчками. Но тут и там строчки вдруг сползают, фломастер заменяет краска, и вот уже слова превращаются в нарисованных пальцами животных, деревья и людей. Отпечатки ладоней. Повсюду среди землисто-красной и коричневой красок выделяются голубые спирали: они везде одинаковой формы. Голубые спирали, видимо, важнее всего, но я не вижу в них смысла. Краски такие яркие, будто их нанесли только вчера. И тут я понимаю, что эти красные, голубые и желтые краски мы видели в ангаре, когда осматривали космолет, – только там они стоят в банках засохшими.

Рисунки сбегают со стен на мониторы. Некоторые изображения очень аккуратные, можно сказать, произведения искусства, и нарисованы очень вдумчиво и с чувством. На них все ясно видно. Но поверх этой живописи намалеваны грубые рисунки: они изображают кровавую бойню и смерть, людей и зверей, сошедшихся в схватке.

У одного из горла хлещет потоком красная краска. Другой пронзен толстым черным копьем. Над грудой тел полыхает красное пламя.

– Они сошли с ума, – шепчет она испуганно, и я засовываю руки в карманы, чтобы невзначай не взять ее за руку.

Мне ясно, что девушка имеет в виду: что-то обитающее на этой планете свело с ума работавших здесь людей. Раз ученые, исследователи и прочие, кто здесь был, сошли с ума, то что будет с нами? По крайней мере, теперь мы понимаем, почему это место заброшено, почему вся планета пустует. Я отрываю взгляд от стен и смотрю на лампы над головой. Нужно идти дальше.

Я откашливаюсь, и она вздрагивает.

– Раз здесь есть генератор, можно его выключить. Если за станцией следят, то заметят сбой и могут сюда прилететь, чтобы все проверить. Или же, если приборы передают какие-то данные, мы можем взломать систему и отправить какие-нибудь числа. Тогда они поймут, что тут кто-то есть.

– У меня есть идея получше, – говорит она, с трудом сглатывая. Веснушки выделяются на бледной коже, но голос звучит тверже. Ей до сих пор трудно владеть собой – я это замечаю. Но, как и моей Лилиан, ей интересно говорить об электронике и источниках питания. – Думаю, мы сумеем отправить настоящий сигнал.

Девушка отводит взгляд от рисунков и подходит к выключателям питания. Она медленно закрывает дверцу, и я вижу наклеенную на ней эмблему: каждый человек во вселенной знает этот символ, даже я его знаю, хотя меня постоянно забрасывают в самые дальние уголки Галактики, – это греческая лямбда. «Компания Лару». Это был не просто заброшенный проект по видоизменению – это проект отца Лилиан.

Она молчит и отворачивается от эмблемы. Мы обходим всю комнату, рассматриваем все двери и оборудование, старательно не замечая, что люди на примитивных рисунках следят за нами. Одновременно поворачиваемся к следующей двери, и будь эта девушка моей Лилиан, я взял бы ее за руку, переплетая наши пальцы. Но я просто останавливаюсь и пропускаю ее вперед.

Коридор ведет в комнату, заставленную двухэтажными койками, и душевую: я нажимаю на кнопку и жду; трубы, отвыкшие от работы, булькают и возмущенно постанывают, но потом выдавливают из себя струю воды. Через полминуты она выравнивается, а потом нагревается. Мы оба смотрим на нее так, будто никогда в жизни не видели льющейся воды.

– Что-то не то, – говорит девушка. – Свет, горячая вода. Генератор не даст такой мощности, тем более если его долго не использовали. Здесь должен быть другой источник питания.

Я засовываю руку под воду и зачарованно смотрю, как она льется по руке и стекает с пальцев. Казалось бы, такой пустяк – душ, – однако нам очень этого не хватало.

Чистота и еда на тарелках, стулья вместо камней. Цивилизация, безопасность. Вот только безопасность запоздала.

Она рассматривает провода, подключенные к системным блокам молчащих компьютеров.

– Эти провода ведут вниз. Нужно посмотреть куда.

– Вниз? – Я оглядываю тесную комнату. – Вообще на таких станциях, как правило, нет подвального помещения. Ты уверена, что они не уходят просто в пол?

– Да, – говорит она и достает клавиатуру. – Их слишком много. Под нами точно что-то есть.

Она все подмечает и тщательно обдумывает – прямо как моя Лилиан. Я с трудом могу смотреть на нее, но и не смотреть мне тяжело. Каждое ее слово, жест, взгляд – я вижу в ней Лилиан. Но это не она.

«Я же видел, как ты умерла, – кричит на нее мой разум. – Держал тебя, когда ты истекала кровью».

В конце концов я ухожу под предлогом, что нужно поискать подвал. Через двадцать минут я его обнаруживаю. В одном месте пол в коридоре не сильно затерт, и, сев на корточки и приподняв резиновый настил, от чего в воздух взвивается пыль, я нахожу люк.