Разбивая волны

Поднявшись на крыльцо, он поставил один из чемоданов на пол и, открыв дверь, пропустил меня вперед. Оказавшись в прихожей, я остановилась как вкопанная, с наслаждением вдыхая ароматы специй, жареной телятины и картофеля. Они доносились из кухни, расположенной в конце коридора; оттуда же раздавались голоса бабушки и Кэсси. Сам коридор выглядел обновленным – стены сверкали свежей краской, выходившие в него двери сверкали латунными ручками и петлями, встроенные светильники под потолком тоже были вполне современными. Похоже, Оуэн отремонтировал дом не только снаружи, но и внутри, изрядно потрудившись. Все вокруг выглядело изысканно, современно и элегантно… но в данный момент меня занимало вовсе не это. Из кухни доносились такие аппетитные запахи, от которых у меня громко заурчало в желудке.

– Думаю, обед давно готов, – заметил Оуэн, пристально глядя куда-то в район моего живота.

– Не смешно. – Я отвернулась, но успела заметить, что он чуть заметно улыбается. Мне действительно очень хотелось есть, к тому же коробки, которые я держала в руках, были довольно тяжелыми, и все же я не смогла удержаться, чтобы хотя бы бегло не осмотреть изменившуюся обстановку первого этажа. В гостиной не было любимого папиного кресла-качалки с неизменной вмятиной на сиденье, исчезли и тяжелые портьеры, которые когда-то закрывали широкие фасадные окна (отец предпочитал пить пиво и смотреть телевизор в темноте или в крайнем случае в полумраке). Теперь гостиную заливал яркий дневной свет из большого эркерного окна, а вокруг камина появилось несколько встроенных в стену полок. Стена между гостиной и столовой была разобрана, из-за чего помещение казалось особенно просторным, полным света и воздуха. Остальные комнаты сохранили свой, если можно так выразиться, государственный суверенитет, но стали гораздо более уютными, хотя мебели, выдержанной в теплых коричневатых тонах, было лишь немногим больше необходимого минимума. Внутреннее пространство комнат чрезвычайно оживляли яркие подушки и цветные репродукции на стенах.

От дома, который я помнила и который будил у меня множество неприятных ассоциаций, осталось совсем немного, и я потихоньку с облегчением вздохнула. Даже мне с моим живым воображением было бы трудновато представить, что за этими новенькими дверями меня могут подстерегать призраки прошлого.

Потом мои мысли приняли несколько иное направление. Столь масштабная перестройка всего дома должна была обойтись довольно дорого. Где же бабушка взяла деньги? И зачем она вообще затеяла этот ремонт, который, несомненно, доставил ей массу неудобств?

С другой стороны, это было, наверное, не так уж и важно. В конце концов, что делать со своим домом и когда это делать, было личным делом бабушки. Меня же куда больше радовало, что в этой обновленной обстановке я не испытывала привычной изжоги, которая наполняла мой рот едкой горечью каждый раз, когда я оказывалась под крышей родительского дома. Впрочем, нельзя было исключать и того, что сейчас, когда я столкнулась с более важными проблемами, мне было просто не до воспоминаний.

Я повернулась к Оуэну:

– Неужели ты сам все это сделал?

– Я работал вместе со своей бригадой. – Он постучал костяшками пальцев по стене коридора. – К сожалению, большинство внутренних стен оказались несущими, и мне не удалось в полной мере раскрыть внутреннее пространство дома. Здесь могло бы быть еще больше воздуха и света.

– Мне нравится и так, – сказала я совершенно искренне. – Ты прекрасно поработал.

– Благодарю. – Он не сразу отвел взгляд, и я почувствовала, как мою кожу покалывают иголочки хорошо мне знакомого возбуждения.

– Отнести их в твою комнату? – спросил Оуэн, показывая на чемоданы в своих руках.

Я кивнула, и он с такой легкостью побежал вверх по лестнице, словно наши огромные чемоданы ничего не весили. Я поднялась за ним с куда большим трудом. Стараясь не слишком отставать, я прошла мимо дверей своей бывшей спальни, потом – мимо комнаты родителей. Здесь мои шаги замедлились; на мгновение перед глазами предстала та давняя картина, забыть которую мне, наверное, было уже не суждено. Словно наяву я увидела сидящего на краю кровати отца и гибкое, как у танцовщицы, тело матери, которое, безвольно обмякнув, лежало у него на коленях.

Решительно тряхнув головой, чтобы отогнать видение, я поспешила догнать Оуэна, который направлялся теперь к бабушкиной спальне – самой большой, хозяйской комнате в конце верхнего коридора. Внутри Оуэн поставил оба чемодана на пол возле комода, а сам отошел на середину комнаты и, подбоченясь, взглянул на меня.

– Но это вовсе не моя комната, – сказала я, останавливаясь на пороге. – Ты что, забыл?

Он покачал головой.

– Теперь – твоя. Так захотела тетя Мэри.

Я машинально обернулась через плечо, чтобы бросить взгляд вдоль коридора.

– Она спит в комнате твоих родителей, – пояснил Оуэн, отвечая на мой невысказанный вопрос.

Бабушка сделала это, чтобы ни мне, ни Кэсси не пришлось ночевать в этой кошмарной комнате, поняла я. Что ж, да будет так!..