Бойко отвечавший на вопросы половой на путников поглядывал неодобрительно и насмешливо, дергая тоненьким усом. Когда тот умчался к другим гостям трактира, Захар не выдержал и спросил:
– Чего было так скалиться? Неуч. Чем мы ему так не приглянулись?
Григорий улыбался, поглаживая кота, который совсем обнаглел и лез на колени.
– Себя ты давно в зеркале не видел, но на меня-то весь день пялишься, – хмыкнул крестьянин и продемонстрировал Захару правую половину своего лица.
Темная борода скрывала синяк от удара Анисия, но рассеченная губа была на виду. И хоть окровавленная рука паломника была незаметна под старательно натянутым кафтаном, сама одежда выглядела изрядно потрепанной. Теперь Захар сообразил, что след от удара рукояткой палаша на его скуле еще не прошел.
Да… Вид у них незавидный – побитые бродяги в запыленной одежде. Взяли бы в обоз!
Опасения Захара оказались напрасными: знавший такие дела Григорий был уверен в успехе. Длинноусый и черноглазый обозничий придирчиво осмотрел обоих мужиков, решил, что для дела они вполне подходят, и объявил:
– Обоз веду до Перми, там все сгружаю на пароход. Платить буду так: на жизнь каждый вечер, а в конце пути все остальное. Кто запоздает, не придет вовремя, того не ждем, и денег он не получит. Завтра с рассветом уходим со двора, и так каждый день. Подходит вам это?
Даже не взглянув на хмуро кивающих путников, потому как в ответе не сомневался, обозничий велел всем выйти вон.
– А барыни-то наши только послезавтра уезжают, – задумчиво протянул Захар, поднимаясь по ступенькам на второй этаж трактира.
– Нечего волноваться – обоз медленно тянется. Через пару дней они нас на своей тройке чалых обгонят. Не потеряешь их.
Захар смутился, почувствовав на себе короткий, пронизывающий, как порыв холодного ветра, взгляд странника, и тут же сменил тему:
– Нужно что-то с палашом делать. Народ уже косится, в обоз его не возьмешь… Продать, что ли?
– Не торопись продавать. Путь-то еще не кончен.
– Так ведь приставать начнут! Что такое, да откуда, да зачем?
– А ты говори, что по наследству достался, что родне в Казани передать хочешь. Сразу отстанут.
Захар призадумался, а Григорий продолжил:
– Но так пойдет, только если на нем никаких буков и цифирей нету.
Поднявшись в комнату, которую Григорий снял на двоих, ямщик вынул оружие, уже ставшее своим, и еще раз его внимательно осмотрел.
Закругленный, как усико виноградной лозы, посеребренный эфес был гладким, почти без рисунка. На односторонне заточенном лезвии насечек тоже не было.
– Кажется, ничего, – вертя палаш в руках, пробормотал Захар.
– А тут? – указал Григорий на торчащие из котомки металлические ножны.
– Послушай, а ты что ж, грамоте ученый? – удивился ямщик.
– Так, в Верхотурском монастыре подучился чуток… Но трудное это дело. Особенно писать.
Вдруг Григорий размашисто хлопнул себя по лбу:
– Вот ведь! Забыл! Младшенькая мне для тебя бумажку передала. Я ее подальше запрятал…
Странник принялся шарить по своим карманам, а Захар безуспешно пытался скрыть свое нетерпение и радость. Найдя искомое, Григорий протянул ее ямщику. В испачканной кровью ладони лежала маленькая, несколько раз сложенная бумажонка. Захар нетерпеливо ее развернул и увидел неровно, в спешке написанные несколько слов. Это был адрес в Казани, по которому, судя по всему, проживали Башмаковы. Катерина хотела продолжить их знакомство, несмотря на решение матери.
– Когда она это тебе дала?
– Когда прощались, она в руку сунула. Ох, и хитра!
Захар бережно сложил записку и спрятал поглубже в карман. Он не был уверен, что посмеет заявиться по указанному там адресу. По крайней мере, пока в его карманах не заведется звонкая монета. Но адрес нужно было сохранить.
Ночевать в трактире было не в пример удобнее, чем под открытым небом или на холодном полу сарая. Комнату путники взяли самую простецкую и довольно маленькую. Устроившись на матрасе под шерстяным одеяльцем, Захар задул дешевую сальную свечу, и по темной комнате разлился запах гари. Трактирный кот, каким-то образом пробравшийся сюда, громко замурчал, устраиваясь под боком у Григория.
– Как тебе все это удается? – неожиданно для самого себя спросил у странника Захар.
– Чего? – сонным голосом переспросил Григорий.
– Ну, с волками там… – почему-то смущаясь, пробормотал ямщик и перевернулся на живот, чтобы видеть собеседника. – Про Аграфену эту… Тебе что, видения бывают или голос?
Захар чувствовал, что плохо понимает, как нужно говорить о таких вещах. Григорий приподнялся на локте, и недовольный кот свалился на пол.
– Не знаю, как и сказать, – прозвучал в темноте его низкий голос. – Навроде понимаю что-нибудь, и оно так и оказывается. Ярко очень бывает, будто прямо на солнце смотришь, и глаз не отвесть.
– Вроде как слепнешь от света этого? – хмурясь от попыток вникнуть, снова спросил Захар.
– Нет. Все вижу и любуюсь, – покачал головой Григорий. – Раньше не умел любоваться-то, мучился и плакал, бывало. В странствиях научился, а отец Макарий успокоил.
Захар промолчал и опустился обратно на свой матрас – вроде как ничего не понятно, а яснее стало.