Разбой

За поворотом боевого хода, открылась небольшая плошадка с подъёмником. Из его клети вышла Венцеслава в сопровождении пары видных молодых воинов – Синдри и Златодана. На Деяна вообще стало любо-дорого глядеть: с его лица, досаду по поводу ещё одной женщины, способной отдать приказ, смыла неудержимо поднявшаяся снизу волна отравления андрогенами. Веселья добавляло, что организм пестуна так бурно отозвался на вид матери троих детей и бабушки двух внуков, вдобавок облачённой в боевые доспехи. Правда, доспехи свекрови не были спешно найдены в кладовой, где провалялись невесть сколько лет. Не только платья Венцеславы делались на заказ и втридорога: её справа использовала ту же недавнюю технологию, по какой делались космические скафандры высокой подвижности. Вследствие этого, старшая пеплинская владычица блестела металлом, как ожившее этлавагрское изваяние Астеродоты Астрархе – длинные ноги, крутые бёдра, тонкий стан, гордо расправленные плечи под серебряными грифонами наплечников, и видимая между поднятым забралом крылатого шлема и бевором[227] верхняя часть прекрасно-надменного лица.

– Как тебя… – Венцеслава соблаговолила заметить пестуна.

– Деян, хозяйка!

– Деян, как идёт… – свекровь глянула поверх зубца в небольшой диоптр, отделанный серебром и слоновой костью. – Осада?

– Хозяйка, замку угрозы нет! – выпалил пестун. – Они вроде за конями повадились!

– Конокрады, – одно это слово свекровь произнесла так, что оно оказалось обернуто саваном пренебрежения, брошено в могилу незначительности, и сверху присыпано щепотью брезгливого удивления, как что-то настолько пошлое, как конокрадство, ещё вообще возможно в земном круге. – Воины, вы знаете, что делать.

Венцеслава величественно развернулась, всем своим видом давая знать, что такое расположение дел недостойно её дальнейшего внимания. Старый йомс молодецки выпрямился. Свекровь недозавершила поворот, обнаружив Меттхильд. Брови с безукоризненным изгибом едва приподнялись, ледяной ручеёк голоса владычицы чуть-чуть потеплел:

– Красные грифоны Пеплина на плечах, и цветок айвы под лунным серпом на шлеме… Изгнанник из дома Кешавейн, равный мечнику? Иуа́н ичи́к ту́ует, тлици́н яху́нгет! – владычица чуть наклонила голову. – Кахау́ц, касаги́?

– Венцеслава, это я, Меттхильд.

– Меттхильд! – Мествинова вдова тут же заново оглядела невестку с ног до головы, скептически. – Эти доспехи тебе не льстят, сидят искоряченно и мужеподобно, надо новые справить!

– Гостирада с Гутькой жеребцов погнала, а Дубынька с собаками – кобыл! – сообщил Задар, приникнув к сдвоенной трубе на треноге. – Знатно провела ты потатчиков, Воесила свет Борвиновна!

С копьём, в броне, с грифонами на плечах, сама нарвалась, что и имя твоё перевели на старовенедский… На пароме, наконец протиснувшемся, погнув одну из хвостовых плоскостей управления, под мостом, тоже заметили, что липицкие тяжеловозы скрываются между облетевших на зиму буков повыше и грабов пониже и покустистее, а за ними бегут в лес, вопя, девчонка и мальчишка, ревя – медведь в кожаном наморднике, и заливисто лая – три длинноухих буро-бело-пятнистых пса. Налётчики не на шутку опечалились по поводу исчезновения добычи, о чём дали недвусмысленно знать отчаянно-пронзительными криками, перекрывшими гул паровых турбин, и беспорядочной стрельбой по замку. Над головами стоявших на стене засвистели пули.

Вновь прикрывшись зубцом, Меттхильд направила перископ на большее судно. Полустёртые руны на местами ободранной обшивке гласили «Т о л дско е ду пл о т вари т о н а х». Несколько налётчиков на верхней палубе почему-то плакали, размазывая слёзы по грязным лицам, ещё один грозил замку кулаком, и самому старшему на вид было примерно столько же лет, сколько Витославе, младшей сестре Самбора, посланной в учение к Крате, сколархе[228] младшего отделения Академии в Лимен Мойридио – в таком возрасте, рановато промышлять разбоем, хотя у Витославы-забияки это вышло бы куда лучше, чем у…

– А это что? – диоптр Задара был нацелен в направлении нового звука – свиста с биением – на южный окоём, где в дымке угадывались башни гнёвской ратуши и беспроводных передатчиков.

– Кром! Вправду, что это? – удивился Златодан. – Будто водяная мельница летит!

– Золотое светило и грифон. Вратко, – удовлетворённо определила Венцеслава.

Вратислав, сын Вышеполка, приходился не то двоюродным, не то троюродным, не то и тем, и другим братом Мествину. В сложившихся обстоятельствах, по крайней мере, с точки зрения Меттхильд, важнее была не затруднительная степень родства, и даже не выборная должность дальнего родича (воевода всего Поморья), а внушительная пушка в сфере из бронестекла на носу действительно необычного летательного устройства, на киле которого красовался очередной поморянский мифический зверь – этот в окружении золотых лучей. Вместо крыльев, по обе стороны над рыбообразным телом невидальщины крутились колёса с лопастями.

– Атаульфов циклогир! Всё-таки полетел! – выпалил Синдри.

– Зеркало! – почему-то приказала Венцеслава Златодану.