Разбойничьи Острова

Разумеется, Большой Совет не прошел без Аны. Вместе с Дельфиной она стояла в первых рядах. Знала, что на нее все смотрят, и по одной штуке отправляла в рот виноградины. Знала, что все посмеиваются, но прощают прихоть беременной — есть во время Совета. Да еще виноград, который никто не ест, из него только вино давят. Подвески из красных ягод оттеняли ее платок и пояс. Рубаху она выбрала идеально выбеленную золой и солнцем, а тунику — крашенную отваром трав в нежно-зеленый. Ана смотрелась ягодкой на лужайке. Не бледная, потому что натерла щеки соком тех же ягоды. Только соседи с Берега Чаек, видевшие ее каждый день, знали, что ее мутит даже на девятом месяце, что ей тяжело дышать, что рубаха до земли скрывает оттекшие ноги. Стоило Ане пожелать, чтоб ей снова восхищались, — и она выглядела восхитительно. И никто не заметит, чего это ей стоит. А Дельфина думала: вот она, искорка-изюминка, которая делает ее сестру красавицей, — стальная воля.

Самое главное чудо Больших Советов — это тишина. Холм опоясывала многотысячная толпа, и Дельфина каждый раз заново изумлялась: тысячи глоток дружно умолкли, стоило только подняться одному из Старейшин. Эхо от скал разносило голоса, а специально расставленные люди громко пересказывали задним рядам речи наверху.

Кто-то задал Наэву вопрос — убил бы он Теора в лесу, если б сумел? Наэв ответил:

— Не знаю…

Он первым схватился за меч, то есть, был виновен в том, чем грозил Теору, — в нападение на своего. Но в схватке ему же, Наэву, и досталось, а предателя Островам было не жаль. Дали говорить Глору — тот был всецело на стороне Наэва. Повторял, что без него бы не выбрался. Говорили люди с Берега Чаек — напомнили, что Милитар видел в Наэве своего ученика и приемника. А что творил Теор, и напоминать не надо было. Говорили Мудрые и Старейшины. Дельфина заметила, что Ана время от времени замирает на пару мгновений со слишком уж безмятежным лицом. Незаметно приобняла ее, позволяя на себя опереться. Так благодарно кивнула.

Совет рассудил, что сказать — не сделать, и нельзя, как за поступок, карать за слова, произнесенные в гневе. Наэва приговорили три года оставаться без своей доли добычи.

— Да будет эта история уроком всем нам, братья, — изрек Терий. — Теор поплатится за то, что совершил. Ты же, сын Авы и Сагитта, этот день всю жизнь не забудешь. Будь сам себе судьей. Пусть тот из вас, братья, кто считает приговор несправедливым, выйдет из толпы и коснется рукой Каэ в знак своего несогласия.

Теперь, много лет спустя, Дельфина понимала прозорливость Терия. Люди вроде Наэва, раз оступившись, искупают вину до конца дней. Старейшины понимали, как полезна Островам беззаветная преданность прощенного.

Косяки лодок возвращались на Берег Чаек, огибая Больший с западной стороны. Аквин и Циана с сыном, невесткой и внуками, Авмита и Авнора с детишками и мужьями, Меда и Кэв — люди переговаривались, махали друг другу, обгоняли и отставали. Все за Наэва были рады, даже родственники погибших не винили его — ненависть досталась Теору. Тина слова не сказала в его защиту, Наэва не упрекнула. Аквин и Циана отреклись от мальчика, которого вырастили, а за Наэва сегодня вступились. А Дельфина — ведь и она сказала себе: “Я не смогу винить его сильнее, чем он сам себя”. Но это были слова, а не чувства. В лодке Ана сразу уснула и теперь беспокойно ерзала во сне, ища удобную позу. Дельфина поглядывала на ее напрягающийся под одеждой живот и думала, что в крайнем случае они пристанут к западному берегу и постучаться в любой дом. Но пока не было необходимости. Она ощупывала Ану накануне. Если ее руки не врут, первое, что покажет миру младенец, — это ножки. Должны быть, потому что мать всю беременность тревожилась, чтоб малыш не оказался хромым.

Дельфине вдруг пришло в голову: с Аной они, когда бывали наедине, смеялись и болтали обо всем подряд. С Теором — ласково подначивали друг друга. Теор ее очень любил, но считал просто милой мечтательницей. С Наэвом же — самым неразговорчивым из четверых — они молчали, понимая друг друга без слов. И сейчас Наэв отлично знает, какой разлад кипит в ее душе.

Он спросил то ли в шутку, то всерьез:

— Что, сестренка, летом, когда пойдем собирать моллюсков, твоя Пещера меня назад не выпустит?

О заклятии, наложенном на Пещеру, Дельфина по секрету рассказала Ане, та — Меде, Меда — подругам, в итоге, знали все Острова. И верили — слово Жрицы многого стоит.

— Летом увидим, — ответила она резче, чем хотела. И произнесла, глядя в водную гладь: — Ты бы его не убил. Теор сгоряча может. А ты — нет, ты понимал, что делаешь.

Наэв мог только опустить голову и слушать.

— Ты мне брат, — сказала Дельфина, — и всегда будешь. А с ним наши души из одного куска железа выкованы. Я не знаю, где он, но знаю, каково ему сейчас…