Низенький попутчик вел свою нудную, искреннюю речь, а, Мускари, наделенный звериной остротой чувств, услышал далеко в горах цокот копыт я приглушенные далью крики. Задолго до того, как звуки эти достигли слуха англичан, Монтано вспрыгнул на дорогу и встал у дерева. Обратившись в разбойничьего короля, он надел причудливую шляпу и перевязь со шпагой, которые никак не сочетались с его грубошерстным костюмом.
Он повернул к разбойникам длинное зеленоватое лицо, взмахнул рукой, и оборванцы с карабинами, повинуясь каким-то военным соображениям, попрятались в кусты. Цокот становился все громче, дорога тряслась, чей-то голос выкликал команды. В кустах трещало и позвякивало, словно разбойники взводили курки или точили ножи о камень. Наконец, звуки эти встретились, кроме того, затрещали ветви, заржали кони, закричали люди.
— Мы спасены! — воскликнул Мускари, вскакивая на ноги и размахивая шляпой. — Неужели мы все предоставим полиции? Нападем на мерзавцев с тыла. Жандармы спасают нас, спасем же и мы жандармов!
Он закинул шляпу на дерево, снова выхватил шпагу и первым полез на дорогу наверх. Фрэнк побежал за ним, но отец властно окликнул его:
— Стой! Не вмешивайся!
— Ну, что ты! — мягко возразил Фрэнк. — Разве ты хочешь, чтобы англичанин отстал от итальянца?
— Не вмешивайся, — повторил старик, сильно дрожа. — Покоримся судьбе.
Патер Браун посмотрел на него и схватился как будто бы за сердце, но, ощутив под пальцами стекло флакона, облегченно вздохнул, словно спасся от гибели.
Мускари, не дожидаясь помощи, вылез уже на дорогу в ударил кулаком короля разбойников. Тот пошатнулся, сверкнули клинки, но, не успели они скреститься, бывший гид засмеялся и опустил руку.
— Да ладно, — сказал он по-итальянски, — скоро этому балагану конец.
— Ты о чем, негодяй? — закричал огнедышащий поэт. — Твоя храбрость — такой же обман, как твоя честь!
— У меня нет ничего настоящего, — благодушно отвечал Эцца. — Я актер, и если были у меня свои качества, я о них забыл. Я не разбойник и не гид. Я маска на маске, а с личинами не сражаются.
Стемнело, но все же было видно, что разбойники скорее пугают коней, чем убивают людей, словно городская толпа, мешающая полиции проехать. Поэт в удивлении глядел на них, когда кто-то коснулся его локтя. Рядом стоял низенький священник, похожий на игрушечного Ноя в широкополой шляпе.
— Синьор Мускари, — сказал он, — простите мне мою нескромность. Не обижайтесь на меня и не спасайте жандармов. Любите ли вы эту девушку? То есть достаточно ли вы ее любите, чтобы жениться на ней и быть ей хорошим мужем?
— Да, — сказал Мускари.
— А она вас любит? — продолжал отец Браун.
— Наверное, да, — серьезно отвечал Мускари.
— Тогда идите к ней, — сказал священник, — и предложите ей все, что у вас есть. Время не терпит.
— Почему? — удивился поэт.
— Потому, — сказал священник, — что беда скачет к ней по дороге.
— По дороге скачет спасение, — возразил Мускари.
— Вы идите, — повторил священник, — и спасите ее от спасения.
Тем временем разбойники, ломая кусты, кинулись врассыпную и нырнули в густую зелень, а над кустами возникли треуголки жандармов. Снова раздалась команда, люди спешились, и высокий офицер с седой эспаньолкой появился тем, где они недавно падали в Разбойничий рай. И вдруг банкир закричал:
— Меня обокрали!
— Тебя давно обокрали, — удивился его сын. — Прошло часа два, как они забрали две тысячи.
— У меня забрали не две тысячи, а маленький флакон, — в спокойном отчаянии сказал банкир. Офицер с эспаньолкой шел к ним. Проходя мимо бывшего короля, он не то ударил, не то похлопал его по плечу и сказал:
— За такие штуки может и не поздоровиться.
Поэту показалось, что великих разбойников ловят не совсем так. Офицер подошел к Харрогитам и чётко произнес:
— Сэмюэль Харрогит, именем закона я арестую вас за растрату банковских фондов.
Банкир как-то деловито кивнул, подумал, повернулся, ступил на край лужайки и прыгнул точно так же, как несколько часов тому назад. Но теперь внизу не было зеленого рая.
Итальянский жандарм выразил священнику и возмущение свое и восхищение.
— Великий был разбойник, — сказал он. — Какую штуку придумал! Сбежал с деньгами в Италию и нанял этих типов. В полиции многие поверили, что речь идет о выкупе. Он раньше творил бог знает что. Большая потеря!..
Мускари уводил несчастную дочь, и она доверилась ему — надолго, на всю жизнь. Но даже в таком смятении он улыбнулся, проходя мимо Эццы, и спросил:
— Куда же ты теперь отправишься?
— В Бирмингем, — отвечал актер, раскуривая сигарету. — Я тебе сказал, я человек будущего. Если я во что-нибудь верю, я верю в перемены, в хватку, в новизну. Поеду в Манчестер, в Ливерпуль, в Халл, в Глазго, в Чикаго — в современный, деловой, цивилизованный мир.
— Словом, — сказал Мускари, — в разбойничий рай.