Настал день погребения Акима Петровича. Гроб был обит малиновым бархатом, дорогой парчовый покров красовался на нём. В восемь часов на колокольне приходской церкви ударили к выносу; народу собралось множество, останки купца были вынесены из дому на руках приказчика и урядника, с помощью рабочих при складе. Путь к церкви был устлан можжевельником; литургию и отпевание совершили соборные несколько священников; много было роздано милостыни нищим, словом, – похороны были такие, которых не могли запомнить местные старожилы. Поминальный стол был накрыт на сто персон, а на дворе, под открытым небом, не смотря на лёгонький морозец, обедала нищая братия, для которой выставлено было три ведра водки.
– Царствие небесное рабу Божию Акиму! – слышались на дворе возгласы.
– Спасибо и наследнику его, – вторили другие.
Между поминающими в доме шли пререкания: родственники Акима Петровича осуждали его за то, что покойный лишил их наследства и отдал его, как они выражались, «мальчишке с ветру»; другие осаживали их и говорили, что на это была его воля. В разговор вмешался батюшка и становой пристав; долго они спорили между собою: становой пристав утверждал, что старик поступил не по закону, а батюшка, наоборот, доказывал, что всякому своё счастье, и что Аким Петрович ничуть не ошибся в своём распоряжении, и что наследник вполне достоин этого счастья. С доводами этими был согласен и доктор, пользовавший покойного.
– Вы нарочно, может быть, уморили его, – сказал один из родственников Акима Петровича, уже порядком подвыпивший.
– И духовное завещание сами написали, – поддакнула одна старушка.
Начался шум. Врач протестовал против таких заявлений и просил станового пристава составить о том акт. Молодой наследник старался прекратить беспорядок, но ничто не помогало: многие встали из-за стола, и дело чуть не дошло до драки. Батюшка, не желая впутываться в эту историю, удалился из дому; становой пристав, подогретый напитками, вышел из себя; приказчик отвёл его в сторону, сунул ему в руку две радужных, и тот успокоился, переменил фронт и выпроводил шумевших из дому.
– Ну, народец, эти наследники, точно коршуны налетели на добычу, да взять-то им ничего не пришлось, говорил доктор, получивший, в свою очередь, мзду от приказчика.
– Бог с ними! – сказал урядник.
Становой пристав взглянул на него исподлобья и спросил:
– Почему ты не в мундире?
– Извините, я его больше не ношу.
– Как так?
– Очень просто, служить больше не хочу, вот что, – отвечал тот.
Пристав вспылил, обещаясь отдать подчиненного под суд, но приказчик уговорил его благородие оставить дело до завтра.
Поздно уже разошлись поминальщики по своим домам и разнесли по селению вести о том, что происходило на поминках. Проводив их, приказчик с урядником занялись приготовлениями к поездке за Степанидой.
Глава 73
На утро, после чаю, урядник сложил в узел казённую амуницию, надел на себя сюртук и пальто своего приятеля и отправился сдавать казенные вещи становому приставу; по дороге он зашёл к себе на квартиру, взял относящиеся к его службе бумаги и, явившись в канцелярию, нашёл пристава сидящим за столом и просматривающим какие-то бумаги. Его благородие, не поднимая глаз, крикнул на него:
– Что нужно?
– Я к вам, амуницию принёс, – ответил тот.
– Какую амуницию? А, это ты! – поднявши очи, сказал становой пристав, затем встал со стула, упёр руки в бока и сердито произнёс: – Почему ты не в форме?
– Я вам вчера ещё объяснил, что службу продолжать не желаю.
– А знаешь ли ты, какой подвергаешься ответственности за такое самоуправство?
– В чём же состоит моё самоуправство?
– В том, что без прошения оставить службу ты не можешь.
– А если я не в силах продолжать её?
– Это всё равно; должен подать прошение.
– Извольте, я сейчас его напишу.
– Теперь поздно, я его не приму.
– Это дело ваше. Я прошу вас взять от меня амуницию и бумаги, которые у меня находятся на руках.
– Ты стал ещё и дерзости мне наносить! Эй, сотские, взять его и посадить в арестантскую! – крикнул взбешённый ответами урядника пристав.
– Вы совершаете насилие….начал было доказывать урядник, но подскочившие сотские, исполняя приказание начальства, схватили молодца и заперли в «крикушу».
– Я тебе покажу, как надо обращаться со мною, – ворчал становой пристав, бегая по канцелярии из угла в угол, и начал строчить на урядника донесение к исправнику, излагая в нем всякие небылицы.
Урядник, видя своё безвыходное положение, не знал, что делать. Наконец он вынул из кармана клочок бумаги, написал на нем карандашом своему другу записку о совершившемся с ним казусе и упросил одного сотского отнести её по адресу.
– Это куда же такое? Я не знаю, – ответил мужичонка с бляхою на груди.
– К Тихону Петровичу, в винный склад, знаешь, небось, где недавно похороны были.
– Теперь найду, только повременить малость надо, а то, пожалуй, хватится: «куда, моль ушёл»? Видите, какой он! Зверь-зверем сделался.
– Ну, хорошо, только, пожалуйста, поскорей!
– Сбегаю; на чаёк бы за это…
Урядник сунул ему какую-то монету, и сотский ушёл в канцелярию осведомиться, можно ли ему будет отлучиться.