Разбойник Кадрус

Разбойники направились к стене, служившей забором саду. Возле стены во рву положили они молодую девушку, а потом приготовились перелезть через стену, что было не новостью для таких бродяг. Они притащили тяжелый камень и приложили его к стене. С ними были веревки. Камень привязали к концу крепкой веревки с узлами, потом перебросили через стену, и с помощью этой веревки калека перелез в сад, а слепой ждал, будучи готов в случае опасности тотчас лечь в ров. Товарищ его скоро вернулся, и носилки, на которых таскали навоз, упали на траву; за носилками скоро явился и калека.

Разбойники положили Жанну на носилки и, пробираясь между кустами, добрались до леса. После довольно утомительной ходьбы они остановились наконец возле кустов грабины, составлявших как бы беседку из зелени. Тут они намеревались отдохнуть. Но опасаясь, чтобы кто-нибудь не прошел мимо, слепой сказал своему товарищу:

– Теперь ступай и карауль.

Слепой был умнее своего товарища и приучил его уступать себе. Но на этот раз калека заупрямился.

– Что ты это поешь? – сказал он.

– Пою, что следует, – ответил слепой, – ведь должен же кто-нибудь из нас караулить на тропинке.

– Почему же непременно я?

– Экий осел! – заворчал слепой. – Скотина, идиот, что бы ты стал делать без меня? Голова-то у тебя пустая! Кто придумывает все кражи, все выгодные штучки, как не я? Стало быть, и ты должен сделать что-нибудь.

Но калека стоял на том, что караулить не хочет.

– А вот я тебе бока переломаю!

– Ну, становись! Кто сильнее, тот и возьмет.

Но вдруг слепой передумал.

– Я сделаю тебе предложение, – сказал он.

– Какое? – недоверчиво спросил калека.

– Кинем жребий.

– Хорошо!

Калека набрал камешков, зажал их в руку и спросил:

– Чет или нечет?

– Нечет! – сказал слепой.

Сосчитали. Слепой выиграл.

– На часы! – сказал он весело.

Но в эту самую минуту раздался страшный крик, повторенный издали отголосками леса.

Глава XIV И калеки умеют быстро бегать

Пока происходило похищение, Кадрус и его помощник прощались с Фуше.

Фоконьяк был в восторге от шутки, сыгранной с министром. Жорж, обыкновенно мрачный и сосредоточенный, имел проблески веселости, шутил над министром и отпускал колкие остроты. Разговаривая и смеясь, они приехали к Магдаленскому замку.

Фоконьяк прекратил свои шутки и бросил томный взгляд на комнату, где несколько раз видел Жанну и Марию, иногда смотревших из окна в часы скуки.

– Э-э! – сказал он вдруг. – Смотри-ка, Жорж!… Прости господи! Кажется, у твоего друга Алкивиада куриная слепота… Быть не может!… Скажи-ка мне, что это свисает с балкона?

– Веревочная лестница! – вскричал Кадрус.

– Именно! – продолжал Фоконьяк. – Только твои слова могут заставить поверить моим глазам. Негодницы! – начал он ругаться. – Дорого вы поплатитесь мне за это. Ах, милый Жорж, ты был прав! Решительно, женщины не годны ни к чему… Признаюсь, со стороны твоей блондинки это меня удивляет.

– Оставь меня в покое, – заворчал Жорж. – Какая она моя? Что мне за дело до этой веревки, которая свисает с балкона?

– Притворщик! А сам помертвел! Ты бесишься. Ты любишь эту девочку. У нее есть любовник, а ты терзаешься от ревности, только признаться не хочешь.

– Говорю тебе, что ты дуралей! – вскричал вспыльчиво Кадрус.

– Послушай, – сказал Фоконьяк, – если ты хочешь, чтобы я забыл, какие взгляды бросал ты на эту девочку, чтобы я не видел твоего гнева в эту минуту, тебе стоит сказать…

Жорж не отвечал.

– А что, если обожатель еще там? – намекнул Фоконьяк. – Вот было бы смешно!

Кадрус сдерживался с трудом; его зрачки сверкали в тени, а рука сжимала рукоятку ножа. Он не дышал, а глухо хрипел. Замечание Фоконьяка было как бы последним ударом шпорами. Одним прыжком очутился он под балконом, в один миг приподнялся на стременах, схватил веревку и добрался до балкона. Позади него Фоконьяк, как цепкая кошка, вскарабкался и прыгнул в комнату.

Первым предметом, который они приметили, была Мария, делавшая бесполезные усилия, чтобы разорвать веревки, связывавшие ее. Фоконьяк поспешно развязал молодую девушку. Жорж осматривал все углы комнаты. Волнение девицы де Гран-Пре было так велико, что она не могла произнести ни слова, но, как только высвободила руки, указала на окно. Это быстрое и исполненное ужаса движение показало Кадрусу, что Жанна сделалась жертвой какого-нибудь преступления.

– Ее отсюда унесли! – вскричал он с бешенством. – Видишь, – обратился он к Фоконьяку, – что она не была сообщницей этого преступления! Видишь, ты оклеветал ее!

Молния радости осветила его лицо. Фоконьяк, приняв торжественный вид, сказал:

– Извиняюсь. Однако теперь не время восхищаться, что девица де Леллиоль ангел. Надо ее спасать!

Осмотревшись, он прибавил:

– Похищение произошло без воровства. Молодую девушку утащили одну, а денежки дядюшки Гильбоа не тронули. Оправьтесь, – обратился он к Марии, – и расскажите все.

Молодая девушка, преодолев волнение, которое сжимало ей горло, сказала:

– Их было двое… лица у обоих черные… Один из этих негодяев, лицо которого показалось мне знакомым, привязал Жанну к своей спине…