– А, ты был во дворце? – небрежно спросил Жорж, не обращая внимания на слова своего помощника. – Ты, может быть, играл?
– Да… и с таким дерзким счастьем, что употреблял все усилия изменить его – и не мог. Я передал мое место одному младшему сынку, карманы которого не очень набиты, как я думаю. Молодой человек взял мою игру, и счастье продолжалось. Представь себе, что этот бедняга, в своей признательности, пришел предлагать мне золото, накопившееся перед ним… Я, разумеется, отказал. «Господин де ла Барр, – ответил я ему надменно, – мне невозможно это принять. Если бы я сам продолжал партию, вероятно, фортуна перестала бы мне благоприятствовать. Она не имеет привычки так долго благоприятствовать своим любимцам. Стало быть, она вас хотела наградить. Стало быть, ничего не может быть справедливее, чтобы вы воспользовались милостынями непостоянной богини». Ты понимаешь, что я должен был выдержать всю тяжесть признательности младшего сынка и комплименты всех гостей. Обернувшись, я нашел герцогиню де Бланжини позади моего стула – она была свидетельницей моего выигрыша и моей деликатности к молодому человеку, которому я уступил свое место, и казалась в восторге. Я не знаю, о чем вы говорили в ту знаменитую ночь, когда ты возвратил ей ее вещи; верно только то, что эта милая принцесса чертовски интересуется твоей особой. Уж не…
– Ты, кажется, становишься идиотом, – сказал Кадрус, пожимая плечами. – Кого ты уверяешь, что такая очаровательная женщина, такая знатная принцесса согласится полюбить Кадруса? И я говорил тебе, что и Кадрус также полюбит только ту женщину, которая станет любить его самого под его настоящим именем.
– Но герцогиня сегодня осведомлялась о тебе совершенно особенным образом. Потом она как будто и на меня смотрела совсем не так, как обыкновенно. Я не знаю, что происходило между вами, но если она знает, что Каза-Веккиа и Кадрус – один и тот же человек, я не стану этому удивляться. А если она полюбит Каза-Веккиа, зная, что он Кадрус, полюбишь ли ты ее?
– Повторяю тебе: нет. У этой женщины это может быть только минутным заблуждением, безумием, капризом. Мне нужна не такая любовь.
– Каприз ли это или безумие, как ты говоришь, а все-таки бедная женщина будет томиться. Почему же не утешить ее хотя бы из человеколюбия?
– Почему же ты не попробуешь? – сказал Жорж, смеясь.
– Ты насмехаешься надо мной, не так ли? – ответил Фоконьяк, очевидно оскорбившись. – Не потому ли это, что моя угловатая фигура выказывается не в таком благоприятном свете, как твоя. Говори что хочешь, а твой друг Алкивиад не намерен еще отказываться от своих притязаний на прекрасный пол. Ты уже насмехался надо мной, когда я говорил о моей любви к Марии, племяннице этого старого бегемота Гильбоа! Ну да, я люблю эту очаровательную девушку и женюсь на ней!
– Ты говоришь серьезно? – спросил Кадрус, расхохотавшись.
– Серьезно, – подтвердил гасконец с величайшим хладнокровием, – и она также меня полюбит, ты увидишь! Или, по крайней мере, если не увидишь, то будешь свидетелем ее сожалений, если я брошу ее когда-нибудь.
– Ее сожалений!.. Она будет сожалеть разве о том, что вышла за такого разбойника, как ты.
– Увидишь, увидишь! – утверждал Фоконьяк.
– Пусть так! Спорить не стану, – сказал Жорж, – но твоя инфанта бесприданница, у нее нет никакого состояния.
– Знаю. Вот почему я намерен заставить добрейшего дядю и опекуна дать мне миллион.
– Миллион!.. Миллион в приданое племяннице, у которой нет никакого состояния! Ты просто сошел с ума, любезный друг, – сказал Кадрус.
– Вовсе нет. Этот Гильбоа со своим управляющим что-то подозрительны. Прошлое этих людей ручается мне за их будущность. Они что-то скрывают. Мои предчувствия не обманывают меня никогда. Вот почему я велел наблюдать внимательно за Гильбоа и его управляющим. Белка ни на минуту не теряет из виду замок, сам черт не скроет ничего от этого хитреца. Слушай! – вдруг сказал Фоконьяк. – В дверь моей спальни как будто постучали. Должно быть, это он пришел со своим рапортом. Так поздно! Должно быть, случилось что-нибудь новое.
– Как! – сказал Жорж. – Белка? Здесь? Откуда же он вошел?
– Ничего не может быть проще. Ты мне оставил этого молодца, когда в эти последние дни предводительствовал нашими. Белке надоело проходить мимо людей в гостинице, он скоро нашел более удобную дорогу, открытую и днем и ночью. Позади конюшен гостиницы есть невысокая крыша; вскарабкавшись на нее, легко добраться до слухового окна, а потом по коридорам он может приходить ко мне так, что его никто не увидит.
– Отопри, – только ответил Кадрус.