Разбойник Кадрус

Молодая женщина остановилась, побледнела, оставила руку Кадруса и, сев на постель, спрятала голову под изголовьем. Потом вдруг она приподнялась и сказала:

– Господин Кадрус, снимите эту маску. Я хочу видеть ваше лицо. Мне хочется узнать человека, которого я стала уважать.

– Вы этого хотите, герцогиня? – ответил молодой человек. – Хорошо.

Кадрус открыл свое благородное и бледное лицо.

– Кавалер де Каза-Веккиа! – вскричала принцесса. – О, я это подозревала!

Молодая женщина, изнемогая под тяжестью таких волнений, упала на постель. Жорж смотрел на нее несколько минут, а потом сказал печально:

– Да, герцогиня. Кавалер де Каза-Веккиа и Кадрус – один и тот же человек. Теперь моя жизнь в ваших руках. Впрочем, вы видите, как я презираю ее каждый день.

При горестном, но твердом тоне, которым были сказаны эти последние слова, большие черные глаза герцогини устремились на Жоржа. Они как будто поняли друг друга.

Вдруг раздался странный призыв. Кадрус вздрогнул.

– Наступает время, когда все в замке проснутся, – сказал он. – Сон всех этих людей прервется. Я непременно должен вас оставить. Прощайте, герцогиня!

– Прощайте, кавалер! – ответила принцесса, более взволнованная, чем ей хотелось бы показать. – Прощайте! В случае надобности полагайтесь на меня.

Она протянула руку Кадрусу, который тихо ее пожал, надел маску и ушел.

Герцогиня стала у окна. Через минуту она увидала Жоржа на крыльце замка. Это не был уже грациозный мужчина, оставивший ее, это был человек свирепый, с угловатыми, резкими движениями, перед которым все Кроты, явившиеся по сигналу, встали мрачно и безмолвно в масках, покрывавших их лица. Словом, это был знаменитый Кадрус, ласкавший своих диких лошадей, которые за одну ночь переносили его на невероятное расстояние.

Потом молодая женщина увидела какое-то движение беспокойства среди этой многочисленной шайки. Она видела, как несколько человек приложились ухом к земле. Скоро даже она услышала галоп множества лошадей. Опасаясь за того, кто в эту ночь осмелился показаться ей, герцогиня высунула голову вперед, чтобы увидать, что это всадники скакали во весь опор. Между деревьями высокой дубравы при лунном сиянии она приметила жандармов. Она обернулась в ту сторону, где стоял Кадрус, и вскрикнула в знак предостережения. Но Кадрус и его Кроты исчезли как бы по волшебству. Не было ни шума, ни следов. Жандармы напрасно сделали длинный переезд.

Глава XXVIII Белка

Через некоторое время после этого маркиз Фоконьяк встречал кавалера де Каза-Веккиа с лионского дилижанса. Говорили, что он приехал из Парижа, где провел несколько дней.

В эти дни происходило много подвигов Кротов. Так как лионский дилижанс приезжал в Фонтенбло ночью и все люди в гостинице уже спали, оба друга немедленно воротились в свои комнаты, куда маркиз имел предосторожность велеть подать закуску. Вернувшись к себе, они отпустили своего камердинера, не желая, как говорили они, лишить его сна, в котором он должен был иметь потребность после такого продолжительного бдения.

Когда они удостоверились, что слуга ушел и у дверей никто не подслушивает, Жорж и Фоконьяк сели за стол перед огнем, трещавшим в камине. Не обращая внимания на вкусные блюда, покрывавшие скатерть, не говоря ни слова и сидя спиной к столу, Кадрус принялся смотреть на пламя. Фоконьяк, такой говорливый на публике, был молчалив, когда видел атамана Кротов погруженным в мрачные размышления.

– Ты вечно таков! – сказал вдруг Кадрус, как бы отвечая на внутренний монолог. – Я это говорил. Это должно было кончиться таким образом.

– Что? – спросил гасконец, слегка побледнев от свирепого взгляда своего атамана.

– Когда намедни, – продолжал тот, – наши собравшиеся Кроты присудили, что Голенастая Птица заслуживает смерти, ты выпросил снисхождение. Однако он оказался два раза виновен. Он заснул и напился.

– Это правда, – ответил Фоконьяк. – Мое извинение в тех услугах, какие длинные ноги Голенастой Птицы иногда нам оказывали, в признательности за то, что он спас мне жизнь.

– В услугах… признательности… – строго сказал Кадрус. – Все должно быть забыто, когда дело идет о дисциплине, которую Кроты обязаны соблюдать для самих себя и для общей безопасности.

Минутное молчание последовало за этим грубым выговором.

– Наконец расправа сделана! – продолжал Кадрус чрез минуту. – Завтра прохожие найдут труп виновного и на шее у него след наказания Кротов. О, я знаю, – прошептал он как бы с сожалением, – устав наш ужасен! Неумолим! Но это было необходимо. Своим пьянством человек этот чуть нас не погубил или, по крайней мере, был бы причиной нашей неудачи. Чуть-чуть почта, которая везла сбор лионских податей, не выскользнула у нас из рук.

– Я это знаю, – ответил Фоконьяк. – Знаю также, что вам удалось. Сегодня вечером я был у императрицы, и только и говорили, что об этом новом подвиге Кротов. Император взбешен. Захватить казенные деньги! Это все равно, так сказать, что захватить его самого. Досталось же и Савари, и Фуше, и Франции, и всему обществу.