И здесь не только непонимание, но еще и явная непредставимость. Законы должны были существовать и тогда, когда еще ничего не было или когда все уже коллапсировало. Они должны были существовать, будучи не сформулированными или сформулированными на языке, который не существует, и значит – написанными на несуществующих скрижалях несуществующего Моисея.
В осмыслении традиционно понимаемого эволюционизма есть и еще одна трудность. Будучи задаваема Законами, эволюция должна к чему-то вести. Эту устремленность мы, наверное, должны были бы уметь оценивать, исходя из нашего, даже и неполного, знания Законов или хотя бы из грубого качественного экстраполирования кривых развития. Возможных альтернатив здесь немного:
(1) может быть бесконечное развитие – что само по себе труднопредставимо;
(2) может быть достигнута конечная точка наивысшей гармонии или замечена хотя бы асимптотическая устремленность к ней;
(3) может быть обнаружена периодичность или квазипериодичность, когда происходит коллапсирование и возрождение;
(4) наконец, может быть и необратимая гибель.
Если для мира физического эволюция происходит, как это можно теперь полагать, в соответствии с возможностью (3), то для эволюции живого на Земле, как мы об этом уже говорили выше, приходится принять возможность (4). Законы эволюции оказываются устроенными так, что они направлены на мгновенное (в космических масштабах времени) раскрытие жизни как явления, паразитирующего на Планете, разрушающего ее. Здесь есть над чем подумать.
3
. Эволюционизм как спонтанность. Это несуществование сущего в спонтанно распаковываемой нераспакованности. В том, что не распаковано, как не распакован континуум, не может не существовать все. В том, что распаковано через вероятностно взвешенную размытость, не может существовать ничто, так как в нем все равно содержится все.Если Времени нет, если ничто не существует, а сущее есть, то, собственно, некому и нечего было создавать. Просто нет проблемы создания. Так снимается основное, потенциально возможное возражение против существования семантического поля. Его существование неотличимо от несуществования. Это семантический вакуум, который остается, когда ничего нет, – когда нет его проявленности, а следовательно, и его самого нет. Остается только
Здесь наши высказывания начинают странным образом перекликаться с философией даосизма. Вот что пишет Уоттс [Watts, 1975] об основополагающих представлениях даосизма:
Прежде всего существует Дао – не поддающийся описанию конкретный «процесс» мира, Путь жизни. Само китайское слово обозначает в оригинале «путь», «дорогу», а иногда «говорить», так что первая фраза книги Дао Де Цзин содержит каламбур, построенный на обыгрывании этих двух значений: «Дао, которое может быть высказано, не есть вечное Дао» (с. 35).
И далее Уоттс приводит слова Лао-цзы:
Дао есть нечто неясное и неопределенное.
Столь неопределенное! Столь неясное!
И все же оно содержит образы.
Столь неясное! Столь неопределенное!
И все же оно содержит события.
Столь туманное, столь несвязное!
И все же в нем есть сила мысли.
И так как эта сила наиболее истинна,
В Дао есть достоверность (с. 36).
Отсюда становится понятным даосское представление о спонтанности мироустройства [ibid.]:
Поскольку мир природы развивается в соответствии с принципами роста, китайскому сознанию вопрос о том, как этот мир был создан, показался бы очень странным (с. 36).