Эми была воспитана с верой в то, что человек должен не только получать, но и отдавать что-то взамен, и со школьных времен она всегда помнила о том, что однажды ей захочется посвятить свои личные возможности — в частности финансовые — продвижению взаимопомощи, сделав так, чтобы труды князя Кропоткина стали известны и понятны как можно более широкому кругу людей: снабдив выдающейся книгой каждый номер отеля. Она подумывала о чем-нибудь вроде работы «Гедеона»[19]
. Такая и похожая на эту работа будет главной для фонда, основателем которого она станет и который будет возглавлять, когда вернется в Калифорнию, — после того, как сама наберется культуры.Продвижение взаимопомощи, как и повышение собственного культурного уровня, казалось вполне достижимой, определенной целью, добродетельной и ст'oящей, той целью, в которую она верила, — если оставить в стороне совершенно смехотворную политическую философию П. Кропоткина, которая, возможно, и была подходящей для его времени и русского национального характера. Она бы ни за что и никому не уступила своего восторженного преклонения перед тем американским капитализмом, который вознаградил ее толковых и творческих друзей и даже ее самое за ту пользу в приобретении состояния, которую она им принесла своей, пусть даже и не слишком заметной, ролью. Америка, безусловно, самая лучшая страна, но у нее есть не все, и ничто не мешает вам постараться приобрести отдельные очаровательные штрихи, которыми европейцы, по-видимому, украсили свою жизнь, — например, долгие-долгие катания на лыжах. В Аспене вы такого просто не найдете.
— Скажи мне, что случилось, — с этим разумным вопросом обратилась она к Кипу. — Пока что все, что я слышала, — только слухи.
— Первое: тебе нужна сиделка, — решила она, когда он закончил рассказывать о Керри, Гарри и Тамаре, сердитой девушке, которая работала в отеле. Кипа разочаровало, что его собеседница сама не предложила посидеть с ребенком — она просто излучала уверенность, но все равно его глаза защипало от благодарности: рядом находился другой американец, который знал, что делать. Кип заплакал бы, но он понимал, что уже слишком взрослый для этого.
Когда зазвонил телефон, Эми уже закончила завтракать и надевала лыжный костюм. Звонила из Парижа ее мудрая советчица и добрый друг Жеральдин Шастэн, приятельница тетушки Пат, ее подруги. Она была взволнована. Только что мадам Шастэн прочитала в утренней газете, что Адриана Венна погребло под лавиной. Адриан Венн был одним из ее знакомых. Не слышала ли Эми какие-нибудь подробности?
Жеральдин Шастэн никогда не приходило в голову, что кого-то из тех, кого она знает, может засыпать снежной лавиной и, тем более, что какая-то лавина может изменить жизнь ее дочери, Виктуар. Но в это утро, когда она включила телевизор, ее ожидал удар. Из всех людей, которых поглотила альпийская катастрофа, Адриан Венн был самым известным, и этого оказалось достаточно, чтобы его имя прозвучало в заголовках новостей: «Известный английский издатель в числе жертв альпийского оползня». Жеральдин почувствовала, как внутри у нее все дрожит от удовлетворения.
Она слушала новости и искала подробности на других каналах, ее дыхание участилось и стало коротким, как у животного, а щеки загорелись лихорадочным румянцем. Она сама была удивлена собственной реакции. То недолгое время, которое она провела с Адрианом Венном, внезапно воскресло в ее памяти и отозвалось такой же мучительной болью, какую он причинил ей тогда. Опыт, вынесенный Жеральдин из того времени, — это опыт человека ненавидимого, оскорбленного, подвергнутого сарказму и осмеянию, избитого и поруганного. Никогда больше она не испытывала ничего подобного, и пусть все это случилось тридцать лет назад, но для нее все еще было свежо, как будто произошло только что, как будто не пряталось в глубине души все это время. Она снова услышала его голос, высмеивающий ее английский акцент, бросающий обидные слова, причиняющие боль.
Она была рада, что ее муж, Эрик, сейчас на работе, он бы непременно заметил, как она потрясена — не смертью, нет, а воспоминанием, возвращавшим ее к тому далекому состоянию. Все это время эти чувства таились глубоко внутри, возможно отравляя ее и вызывая рак. Говорят, так и бывает из-за тяжелых эмоциональных переживаний. В известном смысле, пока она не избавится от этих чувств, ее жизнь подвергается опасности. Она сделала над собой усилие, чтобы справиться с охватившими ее эмоциями.
Невозможно забыть, что она, ее естество, вызывало у него отвращение. Однажды он попросил ее вымыться, хотя она только что приняла ванну.
— Все женщины ужасно воняют, — сказал он. — Не только ты. Не замечала? Самки. Мужчины просто не обращают на это внимания, ничего другого им не остается.
Его выводили из себя и другие запахи — невыразимые вторжения материального мира в его сознание, сосредоточенное на словах, красоте, картинах, книгах. Даже тогда он бывал очарован каллиграфией, поэзией, заключенной в словах, и странными формами экзотических алфавитов.