— Как видите, в каждой семье не без урода.
—
Они подождали, пока Кип поблагодарил Поузи, и вошли в отель. Эмиль остановился с ней на минуту.
— В некоторых обществах мужчины должны жениться на сестрах своей жены, — беззаботно сказал он. — Такое порицается не везде, хотя, увы, мы с вами не в одном из этих обществ.
— Что ж… — они постояли в неловком молчании. — Может, выпьете со мной после обеда? — предложил Эмиль.
— Хорошо, — согласилась Поузи.
На этой неделе в среду Жеральдин Шастэн обедала со своими подругами Уэнди Левер и Тамми де Бретвиль, двумя американками, которые были замужем за французами и являлись не только ее верными подругами, но и частью ее профессиональных интересов. Сегодня встреча проходила у Уэнди, и они, как всегда, начали с разговоров о детях. Говоря на эту тему, Жеральдин, Уэнди и Тамми могли договаривать фразы друг за друга, как в старой истории о чудаках, рассказывавших друг другу анекдоты, просто называя их порядковые номера. «Виктуар записана к врачу» — эта простая фраза являлась стенограммой отчета, и ее было вполне достаточно, чтобы обозначить целый букет всевозможных гинекологических проблем, ужасную боль в спине и пренебрежительное отношение в больнице, где лечили женские заболевания.
Проблемы их детей признавались ими всеми в равной степени. Дочь Уэнди, Лаура, слишком быстро завела чересчур много детей. Винсент, сын Тамми, по-прежнему сидел без работы, а ее дочь Корина была ужасающе бестактна, почти комически, и к тому же вышла замуж за мота. А дочь Жеральдин, Виктуар, — Виктуар, так любимая всеми за ее шарм, и энергию, и за поэтически безнадежную ситуацию, в которой она оказалась, — была предметом их постоянного беспокойства. Она всегда стояла за все французское и при этом парадоксальным образом являлась живым примером того, как эти убеждения ни к чему не приводили. Или даже хуже, чем ни к чему, так как в случае Виктуар это «ни к чему» оказывалось восемнадцатью годами прозябания в доме, субсидируемом государством, с неблагополучным тунисским мужем на руках, двумя смуглыми детьми, бесконечными проблемами воспитания детей, с внутриматочной спиралью и низкооплачиваемой работой.
Жеральдин являлась особенным объектом сочувствия подруг, так как они знали о тайном пятне на происхождении Виктуар, о ее постоянном проклятии: в жилах бедной молодой женщины англо-саксонской крови было только на три четверти, поскольку мать Жеральдин была австралийкой. К тому же она являлась плодом недолговечной связи Жеральдин с англичанином, появившимся по прихоти судьбы. Впоследствии ее удочерил Эрик Шастэн, с которым Жеральдин познакомилась вскоре после рождения Виктуар и за которого вышла замуж. Это случилось тридцать лет назад. Поскольку Виктуар родилась во Франции, воспитывалась во Франции, всегда жила во Франции, у нее был французский паспорт, то она всегда думала о себе только как о француженке. Уэнди и Тамми, знающие всю ситуацию, по молчаливому согласию уже давно решили, что некоторые из проблем Виктуар объясняются историей ее зачатия. Будучи американками, они на самом деле не понимали, почему Жеральдин допускает, чтобы все это разрушало ей жизнь, но они понимали ее материнскую тревогу.
Сегодня разговор шел о смерти. Мадам Ариа, консьержка, потеряла своего мужа. На их взгляд, это был угрюмый, ленивый человек, предоставлявший всю тяжелую работу жене, за исключением того, что он сам выносил на улицу мусор, и он всегда избегал смотреть в глаза людям, проживавшим в этом доме. Мадам Ариа была в полном отчаянии, и все они могли понять эмоциональное опустошение, особенно Уэнди, которая была вдовой. Но Жеральдин и Тамми тоже могли это понять теперь, когда они вступили в ту пору жизни, которая заставила их ощутить: все приходит к своему концу, и для каждого это болезненно. В конце концов что-то случится с Эриком, и с мужем Тамми, Марком, и с ними тремя тоже, хотя они и женщины, — но да, все равно все кончится плохо, как это и должно быть.
— Нельзя ли что-нибудь сделать для мадам Ариа?
— Мы, конечно, пойдем на службу. Она будет за это благодарна.
— Мне стыдно за все плохие мысли о нем, — сказала Жеральдин. — Я не знала, что у него больное сердце.
—
Чашки были наполнены снова: