Раздел имущества

— Поговорим откровенно? — предложила Поузи, забавляясь сигаретой, чтобы справиться со смущением, охватывавшим ее всякий раз, когда она видела этого человека. — Вы слышали, что адвокат отца хочет перевезти его в Англию в надежде, что его там спасут? Это было бы чудесно, но кто поверит, что его можно спасти? Доктора не верят, это ясно. Мы считаем, что все происходит из-за того, что господин Осуорси хочет, чтобы отец умер под британским флагом, поскольку есть разница в том, что произойдет с… Ну, со всем: с его ch^ateau и деньгами…

Эмиль подумал.

— Полагаю, так и есть. Законы о наследовании, вероятно, сильно различаются в Англии и Франции, хоть я и не знаком с ними. Я уверен, английские законы очень капризны.

— Почему же капризны? — сразу встали они на дыбы.

— Англичане, мне кажется, потакают прихотям умирающего человека. Франция же пренебрегает ими, по существенной причине: чтобы избежать глупостей или неуместных поступков, которые совершают люди в последние минуты, чтобы только уцепиться за жизнь.

— Вы не считаете, что люди должны иметь возможность делать то, что они хотят, со своими собственными деньгами?

— Конечно нет, — ответил Эмиль.

Руперт мягко вмешался:

— Дело в том, что вы, то есть ваша жена, и мы с Поузи оказались в этом деле некоторым образом на одной стороне. Для нас всех было бы лучше, если отец должен умереть, чтобы он умер во Франции. Именно вы сказали мне, что во Франции невозможно лишить детей наследства.

— И многие очень об этом жалеют, — сказал Эмиль.

Эмиль отчасти был смутьяном, и все потому, что он был умен и ему доставляли удовольствие осложнения, которые могли возникнуть из-за минутного упрямства, несогласного жеста или импульсивного поступка. Он всегда наслаждался, наблюдая эти осложнения, и с чувством собственного превосходства поддавался захватывающему его цинизму, который вызывали в нем эти наблюдения. Со временем он мог стать совершенным циником. Но сначала ему надо было преодолеть свои наклонности, заставлявшие его поддаваться радости, любви и желанию — эмоциям, которые вставали на пути трезвого расчета. В настоящий момент он колебался между желанием посмеяться вместе с этими приятными, но, очевидно, вероломными англичанами, интересы которых совпадали с интересами Виктуар, и намерением предложить им, чтобы они просто отключили своего отца от жизнеобеспечения, ведь на самом деле он, кажется, уже мертв, чего никто не хотел признать.

Позже он говорил Жеральдин по телефону:

— Мне кажется, Виктуар необходимо сюда приехать. Просто напомните ей, что речь идет о patrimoine^[78] Ник и Саломеи.

И он объяснил, каковы, по его мнению, мотивы, которые движут адвокатом Венна, пытающимся перевезти своего умирающего клиента в Англию.

— Ви никогда никуда не поедет ради денег, — возразила Жеральдин. — Мне придется придумать причину получше. Может, чтобы доставить тебе удовольствие, Эмиль, если ты ей скажешь, что хотел бы провести вместе с ней несколько дней?

— Почему бы нет? — ответил Эмиль. — Pourquoi pas?^[79]

Проведя в отеле «Круа-Сен-Бернар» несколько дней, Эмиль перестал так уж сильно стремиться обратно в Париж, хотя ему и придется вернуться, по крайней мере в понедельник, чтобы появиться на своем телевизионном круглом столе, который обычно показывали по вторникам. Пока же его вполне устраивала тихая гостиная, где по вечерам играли в карты и где он мог спокойно работать, экзотическая компания лыжников, англичане, разнообразие хорошеньких женщин — небольшое приключение с мисс Венн не считалось — и очень хорошая еда, которая интересовала его, как любого француза, пусть даже и интеллектуала. Ритм жизни в приятном отеле оказывал на него успокаивающее воздействие, как это бывало с большинством гостей, которые не ходили по местным дискотекам и не отмокали в ароматных ваннах, принимая эти расслабляющие процедуры после активного дня в горах.

Дело Венна и количество все прибывающих по этому делу людей заставили Эмиля задуматься о том, не было ли состояние Венна больше, чем он предполагал поначалу. Он не спросил Жеральдин о сумме: сам он не был корыстным. А вот Жеральдин, напротив, была, и по ее беспокойству ему следовало бы понять, что речь идет о немалых деньгах. Но Венн был англичанином, а англичане обычно бедны как церковные мыши, если судить по потрепанным манжетам и дыркам на свитере известного английского поэта Робина Крамли, который, как и Эмиль, не катался на лыжах, и поэтому по утрам можно было видеть, как он что-то пишет, сидя в той же гостиной. Они познакомились, обменявшись несколькими словами по поводу книги П. Г. Вудхауса, которую читал Эмиль. Он нашел эту книгу в библиотеке отеля, и она его удивила. Эмиль был наслышан о Крамли, и Крамли, так следовало понимать, был наслышан об Эмиле.