Разделенный человек

В Глазго, работая в баре низкопробной гостиницы, она пережила приключение иного рода. Она встретилась с негром. Он ужасно кашлял, может быть, от туберкулеза, и был отчаянно одинок. Он мечтал о возвращении в Западную Африку, но денег на билет у него не было. Девушки смотрели на чернокожего нищего простака как на пустое место. У него сохранились остатки красивого, мощного телосложения и собачий взгляд. Мэгги пригрела его из жалости, по-матерински. Он ответил страстью и великой нежностью, ни разу не посмев коснуться своего божества. Мэгги с удивлением обнаружила, что его случайные прикосновения не вызывают у нее отвращения. Она чувствовала, что в этом нежном существе нет места скотской похоти, двигавшей другими ее любовниками. Он к каждому, даже к своим гонителям, относился с глубоким уважением. Он всегда ожидал от человека хорошего, пока тот не доказывал обратного. Мэгги понемногу прониклась к нему большой привязанностью и, как королева, снисходящая к подданному, которого избрала в супруги, мягко подвела его к любви. Поначалу даже коснуться ее руки казалось ему святотатством. Но шаг за шагом он дошел до того, что осмелился раздеть свою богиню – благоговейно, как священник, снимающий покров со святыни. В Мэгги не было ни отвращения, ни страха, только тепло и любовное предвкушение. Но тут мужчина удивил ее, отдернув дрожащие руки, и пробормотав глухим голосом:

– Я не должен, не должен. Во мне дьявол, он причинит тебе боль.

В Мэгги эти слова только усилили доверие и готовность отдаться. Она легко справилась с его застенчивостью, и он с почти религиозным трепетом и нежностью овладел ею.

Они поселились в очень скромной квартирке, снятой на жалованье Мэгги и его редкие заработки, когда ему удавалось найти работу. Некоторое время она была довольна жизнью, но понемногу стала тревожиться и страдать от одиночества. Ей не хватало дружбы равных и общего дела. Ее негр, бесконечно терпеливый и нежный, даже понимающий ее душу, был слишком далек от «большого мира», околдовавшего Мэгги.

– Мне нужен был, – говорила она мне, – похожий на меня мужчина, который бы разбудил меня и… пришпорил на пути к звездам; который бы высвободил связанное во мне творчество.

Такой выразительный стиль был ей в те времена недоступен, но позже, подтянувшись до уровня Виктора, она сумела описать свои чувства под конец романа с негром. Она чувствовала, что теряет связь с большим миром, и все больше запутывается в ответственности за любимого. Потом она стала бояться, что забеременеет. Известные ей средства предохранения были далеко не надежны. Мало-помалу она стала обращаться с любовником иначе. Стала холоднее, иногда позволяла сорваться с языка злому слову, а утешать обиженного такими оговорками мужчину было ей невыразимо тягостно.

Однажды ночью Мэгги обошлась с ним особенно жестоко, намекнув, что он ее недостоин, что она приняла его только из милости и что его любовь для нее слишком смиренна. Она забылась до того, что сказала, как ужасно было бы понести черного младенца. Эти глупые слова высвободили в нем надолго подавленную дикость. Словно дух черной расы овладел им, чтобы отомстить расе белых угнетателей. Его глаза вспыхнули, на черном лице блеснули зубы.

– Тогда я стану любить тебя по-другому! – проговорил он. – Сама виновата, если тебе не понравится.

Описывая мне этот случай, Мэгги сказала:

– Тут он бросился на меня как тигр, сорвал одежду, кусал, рвал кожу и делал такое, что и сказать нельзя.

Она вопила и отбивалась, но он очень скоро отскочил сам и рухнул на пол, жалобно прося прощения. Несмотря на испуг и боль, Мэгги чувствовала себя виноватой и, с кровью на плечах и груди, склонилась к нему, чтобы утешить. Через десять минут они снова были друзьями и сели пить чай.

Однако на следующий день негр, бывший, как видно, в душе на редкость великодушным и чувствительным, решил, что им надо расстаться. Он больше не мог доверять себе в обращении с ней. Да и Мэгги не была уверена, что сможет перестать его мучить. Так, они согласились расстаться и разошлись красиво. Потратили все наличные деньги на еду и выпивку, приготовив в дешевой комнатушке целый пир, ели до отвала, поднимали тосты друг за друга, потом за черную расу, за белую расу и за дружбу между ними, за всех и за все, и, расчувствовавшись в восторженном хмелю, дообнимались до того, что себе на удивление оказались вместе в постели. Великодушная, отважная Мэгги твердо решила стереть впечатления прошлой неудачной ночи. Негру не меньше хотелось загладить свое прежнее раболепие и недавнее скотство. Предчувствие опасности и неизбежного прощания вдохнули в Мэгги новую страсть, а ее жар вселил новые силы в него, так что мужчина сумел быть нежным, не покорствуя, и пылким, не зверствуя. Они мирно уснули вдвоем и расстались на следующее утро.