Разделенный человек

Я вернулся в Индию на короткий рабочий период перед возвращением на родину. Долгое пребывание на Востоке сказалось на моем здоровье, и я надеялся на какую-нибудь скромную и неутомительную работу в Англии, которая позволила бы продержаться до окончательного отхода от активной деятельности. Я обещал себе, что найду в Англии не слишком поглощающую работу и примусь за полную биографию Виктора. Тот согласился на мое предложение с условием, что книга не будет издана до его смерти. Если бы первым умер я, что было вполне вероятно, мои душеприказчики должны были придержать рукопись до времени, когда Виктор последует за мной. Я рассчитывал больше видеться с Виктором, поселившись в Англии, и надеялся полнее проникнуться идеями настоящего Виктора. Если бы он до своей кончины так и не издал без конца переписывавшуюся книгу, на меня возлагалась задача отредактировать ее и опубликовать хотя бы основную часть посмертно.

Планы мои не осуществились. Примерно через девять месяцев после возвращения в Индию я получил тревожное письмо от Мэгги. Состояние Виктора, по-видимому, ухудшалось. Он честно исполнял рабочие обязанности, и ему даже хватало сил на совершенствование: он стал преподавать успешнее, чем раньше, однако выглядел глубоко и мрачно подавленным самим собой и миром. Он серьезно переутомлялся, готовясь к лекциям и читая книгу за книгой на философские и религиозные темы. Зачастую он по полночи просиживал за книгой или просто в размышлениях. Мэгги не могла понять: то ли он героически и безнадежно пытается подражать «брату» в поисках великого просветления, то ли, наоборот, бунтует против ненавистного влияния настоящего Виктора.

Он предался беспощадной аскезе. От алкоголя и табака полностью отказался. Питание урезал до пайка, меньше полагавшегося официально. Он говорил, что если немцам приходится голодать, он тоже должен. Недостаток питания подорвал его здоровье, хотя (по его словам) оживил ум. В то же время его студенты говорили Мэгги, что он часто от усталости не в состоянии справиться с классом. Он отказался от всех случайных удовольствий вроде кино и театра, выездов на машине по выходным и пеших прогулок. Да если бы ему и захотелось пройтись, он не сумел бы – не осталось сил. С Маргарет, которую до последнего времени безумно баловал, он теперь держался со странной надменностью, сменявшейся припадками жадной любви. К Мэгги, хотя внешне и был даже нежнее обычного, в сущности, казалось, он совершенно равнодушен. Она допытывалась, что его тревожит, но он не шел на откровенность. Он настоял на отдельных спальнях, чтобы (по его словам) не тревожить ее ночными медитациями. Он с виду утратил всякий интерес к жизни общества и к окружающему миру. Даже работу он исполнял скорее из самодисциплины, чем от ощущения ее важности. Все его сознание как будто сосредоточилось на внутренней жизни. Но и это, сколько могла судить Мэгги, не приносило ему удовлетворения. Мэгги, конечно, безумно боялась за него. Она опасалась, что рано или поздно его постигнет полный душевный распад. В письме мне она говорила: «Мой бедный Виктор отчаянно тянется к свету, но мне невольно кажется, что некие силы тьмы смыкаются вокруг него. Мне кажется, он ведет с ними отчаянный бой, но я уверена – он выбрал неверную тактику. Я никак не могу уговорить его жить более естественно и открыто. О, как я мечтаю о возвращении моего настоящего Виктора! Но тот не приходил уже целую вечность, и я начинаю бояться, что больше его не увижу».

Через несколько месяцев после получения этого письма меня потрясла телеграмма Мэгги, извещавшая о смерти Виктора. За ней пришло авиапочтой письмо, в котором рассказывалось, как однажды утром он не спустился к завтраку: поднявшись в комнату мужа, Мэгги нашла его как будто спящим, но он был мертв. Вскрытие показало, что он принял один из современных ядов, вызывающий тихий сон, от которого не просыпаются. Он не оставил ей последнего письма. И она обнаружила, что все рукописи настоящего Виктора уничтожены. Больше всего она винила себя за то, что согласилась лет десять назад собрать их всех в кабинете, где вторичный Виктор (к тому времени исправившийся) мог их изучать, когда приходило настроение.

Мэгги писала, что горе от смерти Виктора было тем сильнее, что в последнее время настоящий Виктор появлялся чаще, и последний его визит длился более недели. Она начинала надеяться, что он утвердится насовсем. Он рассказал ей о намерении второго покончить с собой, и Мэгги с тревогой следила за ним. Была одна попытка, но настоящий Виктор появился в последний момент, чтобы предотвратить ее. Поэтому Мэгги надеялась, что такая удача будет повторяться при каждой попытке самоубийства. Но, увы, она ошиблась.

Она писала, что ко мне идет длинное письмо настоящего Виктора. Но, посланное морской почтой, оно могло добраться до меня не слишком скоро.