Разделенный город. Забвение в памяти Афин

2. Если мы сосредоточимся на понятии bellum plus quam civile[848], то должны будем констатировать, что конфликт, обрушивающийся на семью, в Риме является чем-то более серьезным, чем гражданская война в собственном смысле, имя которой говорит лишь о противостоянии армий граждан. Как если бы семья заключала в себе все возможные ценности, поскольку в ней есть нечто первичное, абсолютно изначальное. «Более чем гражданская война», война внутри семьи: это высказывание можно прокомментировать, напомнив, что в Риме семья основывает город[849] вплоть до того, что она часто – как во время аристократической церемонии публичных похорон[850] – ставит себя как спектакль, как сам образец римских доблестей. Но следует также добавить, что и сама семья (одна из семей) может вовлечь город в bellum civile[851]; так, Гракхи, как известно, считаются зачинщиками десятилетий кровавых гражданских противостояний[852]. Скажем ли мы тогда, что в римской мысли о конфликте семья в конечном счете является некой реальностью, тогда как в Греции она представляет собой модель и даже зеркало для города, разделенного stásis?[853] Само собой разумеется, мы остережемся от столь категоричного противопоставления. Но в любом случае утверждение «греческий город является семьей» должно быть понято прежде всего как одна из наиболее действенных символических фигур коллектива, носящего имя полис.

3. Syngéneia, с одной стороны, parentes – с другой. В Риме, где отцы (Patres) занимают вершину пирамиды, говорят о «родителях» (оттуда мы позднее унаследовали слово parentas, а возможно, и саму вещь). В Греции – в данном случае, в Афинах – говорят syngéneia. Разумеется, нет ничего удивительного в том, что в повседневности судебных тяжб между частными лицами смысл слова может размываться вплоть до утраты его однозначности[854]. Тем не менее, как это мимоходом признает один афинский оратор, в подавляющем большинстве случаев syngéneia принципиально означает, как и следовало ожидать, побочную линию, противопоставляемую прямой филиации, которая в данном контексте зовется génos[855].

Syngeneīs – Гомер говорил kasígnētoi –  итак, в последний раз братья послужат греческой фигурой для того, что мы, унаследовав из чисто латинского языка, называем родственниками и родителями. Однако именно «братья», как правило, образуют греческий город, пребывает ли он в мире (и тогда вместе с Эсхилом будут превозносить политическую koinophilē dianoía, оплот против ужасов génos[856]) или же его подрывает конфликт, и тогда нет более сильной ненависти, сразу и семейной, и «политической», чем ненависть сыновей Эдипа[857].

Глава IX Об одном примирении на Сицилии [858]

В конце IV или в начале III века до нашей эры жители маленького сицилийского городка Наконе примирились после diaphorá и доверили бронзе память об этом событии, кодифицированном в декрете: теперь настало время погрузиться в текст, о котором мы уже не раз упоминали в предыдущих главах.

Вернуться в Наконе[859]? Если после 1980 года – даты первой публикации документа – в течение целого десятилетия надпись в Наконе наперебой комментировали историки и лингвисты, счастливые от того, что располагают новым документом, во многих отношениях уникальным по своему жанру[860], то теперь, когда горячка немного спала, можно, оставив в стороне другие аспекты, сосредоточиться на примирении в Наконе.

Безусловно, этот декрет является экстраординарным текстом как из‐за символической одновременности, которую он предполагает между своей формальной редакцией и процедурой, неразрывно политической и религиозной (созыв собрания и жертвоприношение), которую он предписывает[861], так и по своему способу превратить братство, столь дорогое для спекуляций философов, в институт. Но поскольку примирение в Наконе отражает вполне общегреческое представление о stásis и homonoía, его следует поместить в один ряд с теми, что имели место в Афинах в 403 году или в эллинистической Алифере. Ибо этот гапакс, на чьей единичности так настаивал Давид Ашери, в действительности не является таковым, поскольку в нем можно видеть одну из стратегий по защите города от конфликта, и читатель, уже знакомый с гражданскими операциями демонстративного стирания[862], вполне мог бы увидеть в нем документ настолько же образцовый, насколько и поразительный.

Как выйти из diaphorá

Итак, текст, который в виде исключения я переведу полностью, хотя в мои планы не входит комментировать все его составляющие: