Раздевайся, Семёнова!

Воздух застрял у меня в горле, от скрутившего бедра горячего напряжения даже скулы свело. Зажмурившись, я впилась зубами в запястье, в тщетной надежде заглушить собственные стоны…

И в этот момент, аккуратно и совсем неглубоко, один из «моющих» меня пальцев, погрузился внутрь влагалища.



Глава 17

— Не могу… слишком большой… не влезет…

— Спокойно… Расслабься и все влезет… Не сжимай так сильно мышцы…

Со стороны можно было подумать, что со мной пытаются заняться анальным сексом. Палец казался огромным, а от одной мысли о том, что туда должно поместиться нечто гораздо большее, становилось физически плохо…

Все возбуждение как рукой сняло.

— Да, ты — проект еще тот, Семёнова…

Вытащив палец, Виктор Алексеевич потянул меня и развернул к себе лицом.

— Что, уже пора к психологу? — подняв мое лицо за подбородок, он недовольно хмурился. — Ты понимаешь, что все через это проходят, и, если бы дело хоть в половину обстояло так, как тебе насочиняла эта дура, ты бы услышала об этом гораздо раньше?

Не отвечая, я выскользнула из его рук и опустилась в горячую воду. Обняла себя за колени. Знаменский досадливо закатил глаза и цыкнул.

— Опять поза младенца… Если честно, мне начинает это надоедать…

Я даже зажмурилась — до такой степени стало тошно от этих слов. Что же получается — только дефлорировать меня ему и надо было? А раз не могу, значит все — в отставку? Пусть психологи разбираются? И похрену, как я буду со всем этим справляться сама… Состарюсь, наверное, девственницей…

Будто перезревший гнойник взорвался в сердце и залил душу ядом, едкие слезы застлали глаза. Взяв себя в руки, я приказала им вернуться на место — лишь веки потяжелели…

Поднявшись с колен, Знаменский открыл шкаф и вытащил из него большое, пушистое полотенце.

— Вставай, — сухо, без каких-либо эмоций приказал.

Я бы и сама поднялась — и так все яснее ясного… Сейчас поможет мне вылезти, оставит одну, чтобы оделась и… прости-прощай любовь. Хорошо еще, если домой отвезет.

Однако, зачем-то он принялся меня вытирать. Я не сопротивлялась, охваченная внезапным безразличием и какой-то тупой отстраненностью — будто все это происходило не со мной… Что было даже хорошо, потому что иначе слез бы мне было не удержать. Надо постараться сохранить это ощущение, решила я — до того момента, пока не останусь одна…

С тем же безразличием, будто со стороны, я наблюдала, как он снимает с вешалки мою одежду, обнимая за плечи, выводит из ванной и ведет по коридору… в спальню? Душевное оцепенение дало брешь, и я в недоумении подняла на Знаменского глаза.

— Куда мы?

— Ты — спать, — невозмутимо ответил он. — Я что-нибудь почитаю.

Сердце затаилось, готовое заплясать джигу.

— Я думала…

Он прервал меня сердитым «шиком».

— Лучше бы ты думала прежде, чем доверять басням и пугать себя настолько, что у тебя теперь нервическо-мышечный блок и ты не можешь нормально заниматься сексом.

Я не могла поверить… Он не заставляет меня делать то, чего я так сильно боюсь, и вместе с тем все еще хочет, чтобы мы… спали вместе?! У него в кровати?! Всю ночь?!

Я решила уточнить перед тем, как позволять сердцу разразиться фонтаном радужных фейерверков.

— А как же… эт самое?..

Он покачал головой, заводя меня в спальню.

— По традиции буду всю ночь «ходить со стояком», — неожиданно грубо ответил он, но я узнала эту фразу. Это ведь я в прошлый раз зло и цинично посмеялась над ним, когда он милостиво дал мне уснуть, вместо того, чтобы растормошить и трахнуть…

Меня захлестнуло бурей самых разных эмоций — от стыда за свои слова, до чистой, искрящейся радости. Ведь он не бросает меня! И все это не только ради секса! Неужели и в правду он меня…

Мои счастливые мыслеформы прервали поцелуем, прижав к стене перед самым порогом спальни. Самым бесцеремонным образом просунув колено мне между голых ног.

— С другой стороны… — оторвавшись от моих губ, он стянул и сбросил с моих плеч полотенце. — «Эт самое» ведь разное бывает… Помнишь?

Как не помнить? Я открыла было рот, чтобы ответить согласием, но он не позволил — набросился на меня снова, целуя и покусывая губы… Обнаженную, поднял, усадил себе на бедра и понес в кровать.

По дороге до меня дошло.

А ведь я тоже, по идее, должна буду его… «удовлетворить». Раз уж боюсь настоящим сексом заниматься. А это значит, что меня заставят дотронуться до его… Ой, мамочки…

Паника вновь забарахталась в груди, но так и не успела выплеснуться — откинув одеяло, Знаменский усадил меня на кровать, и, не придумав ничего лучше, я тут же залезла под него, накрывшись по грудь.

— Будешь смотреть или зажмуришься? — усмехаясь уголками рта, спросил он. И стянул через голову футболку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Да, мне хотелось зажмуриться. Но не от страха, и, как ни странно, не от стыда. А просто потому, что мне больно было на него смотреть — как бывает, когда увидишь нечто настолько прекрасное, что щемит в груди и слезятся глаза, и совершенно непонятно почему.