Раздробленный свет

— Люди — это один вид, — отвечаю я, — но мы все разные. Возможно, при достаточно суровых обстоятельствах любой из нас был бы вынужден совершить невообразимое.

И вот она, София, появляется перед моим мысленным взором, как по сигналу, с пистолетом в руке. При определенных обстоятельствах любой из нас мог бы оказаться в такой ситуации… Я начинаю понимать тебя, Ямочки. Жаль, что я не доживу до того, чтобы сказать тебе об этом.

Тарвер вскакивает на ноги.

— Нам пора двигаться.

Я встаю рядом с ним, мои колени и спина протестующе кричат.

— Так не пойдет. Они множатся с каждым часом… они снова заметят нас, и мы не выберемся, если они погонятся за нами.

Лицо Тарвера мрачнеет.

— Тогда мы будем сражаться.

Я смотрю на него, пытаясь понять, не пошутил ли он.

— Их тысячи. Лучший боец в мире не продержится и пяти минут, а у нас даже нет настоящего оружия. Нам нужен другой вариант.

— У тебя есть идея? — грубо спрашивает он, его лицо грязное, глаза горят, когда он смотрит на меня.

— Мы должны спуститься вниз. Использовать одну из этих трещин, возможно, одну из старых шахт лифта. Проникнуть в подземный город, использовать укрытие трущоб и спрятаться на виду у людей. Там, внизу, я могу достать больше оборудования. У меня в голове не так много всего, что я могу сделать, и мне нужно закончить расчеты для этой программы, прежде чем мы туда доберемся.

— Мы зря потратим время, — огрызается он. Весь его образ говорит мне, что он намерен идти напролом через безмолвные армии, разделяющие нас и Лили. Его отчаянное желание добраться до нее вытесняет все остальное из его мыслей.

— Ты хочешь попасть туда или умереть, пытаясь? — резко уточняю я, и это привлекает его внимание. — Потому что если мы останемся здесь, то это произойдет. Мы должны спуститься. Мы можем подобраться поближе и прятаться, пока она не перестанет нас ждать. К рассвету мы будем готовы подняться в главный офис Лару. Это то, что поможет Лили… это то, что даст нам шанс добраться до нее. Пробиться сквозь них невозможно. Это невозможно сделать.

Он напрягается, руки сцеплены за головой, когда он смотрит на руины. Костяшки пальцев побелели от силы его хватки. Затем он чертыхается, резко садится на корточки и обхватывает голову руками. Как будто он пытается физически держать себя в руках ради нее.

Я копаю глубже, делаю свой голос жестким.

— Теряем время. Пойдем.

Остальные настолько сосредоточены на задачах, которые ставит перед нами хранитель, что не чувствуют, как в глубине болот нарастает ярость. Они так сосредоточены на месте, заполненном солдатами, что не видят безумия, вскипающего под защитой из камня и грязи, который скрывает дом зеленоглазого мальчика.

Я понимаю, что делает этот безумец, и это разобьет сердце зеленоглазого мальчика. У меня так мало сил, что я не могу остановить безумца или прикоснуться к кому-нибудь рядом с ним. Моя единственная надежда — обратиться к девочке, чьи сны я разделял, чей разум мне знаком, как ничто в этом мире. Она остановит этот ужас… она должна.

Только когда я смотрю ее глазами на кровавую бойню, я понимаю, что опоздал. Ее собственный ужас снова вытесняет меня из ее мыслей. Последнее, что я вижу ее глазами — это лицо зеленоглазого мальчика, полное потрясения, предательства и такой глубокой скорби, что боль в сердце девочки — это пытка, более мучительная, чем любая другая, которую мог бы причинить мне наш хранитель.

Прости меня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

СОФИЯ

ПОДЗЕМНЫЙ ГОРОД В ХАОСЕ. Без электричества все погружено в сумрак. Ложная полночь окутывает трущобы. Ни запахов еды от уличных торговцев, ни музыки далеких исполнителей. Фонари не горят, вереницы их валяются на улицах и раздавлены ногами.

И здесь ужас того, что случилось с Коринфом, слишком реален.