Раздробленный свет

Я жду ответа, но его нет. Я чувствую, как их разум отдаляется от моего, и настойчивый рывок, который я инстинктивно узнаю, привязывает меня к моему собственному миру, к моему собственному телу. На мгновение мне хочется прильнуть к этому миру, к осколкам другого существования, которое ни один человек не сможет по-настоящему понять.

Но я должна позволить всему этому ускользнуть и раствориться в свете, снова окутав себя ревущей тишиной. В мои мысли вползает один образ, пара сцепленных рук… и с ним голос, произнесший: «Я выбираю тебя».

Я не вернусь. Боль — это все, что есть, все, что я есть, все, что я могу дать. Я больше не один из вас, и я не могу снова стать частью вас. Я не могу вернуться домой.

Мы — часть тебя. Ты так долго был один, но ты всегда будешь принадлежать нам.

Больше нет. Я — месть. Я — страх. Я — все, что вы должны оставить позади.

Мы научимся переносить тьму. Они покажут нам как.

Вы не можете понять. Я… я не принесу вам этой боли. Мне было невыносимо видеть, как их разделяют. Пожалуйста, просто отпустите меня. Дайте мне умереть.

Если это действительно то, чего ты хочешь, выбор за тобой. Но мы видели, как ярко светит в темноте, как сладко музыка наполняет тишину. Все эти годы ты знал только тень и безмолвие, и нам так много нужно тебе показать. Спасти тебя.

Я не стою спасения.

Мы все стоим спасения.

Откуда вы знаете?

Мы никогда не можем знать, не по-настоящему.

Но мы верим.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ГИДЕОН

КТО-ТО ШЕВЕЛИТСЯ РЯДОМ СО МНОЙ, и когда промаргиваясь, я открываю глаза. Голубые искры все еще мельтешат передо мной и я осознаю тепло Софии на своей груди. Мы в моей берлоге? Она во сне перекатилась на мою половинку кровати?

На мгновение я оказываюсь в невероятно огромном пространстве, мои мысли бегут с бесконечной скоростью… а затем, мгновение спустя, это пространство сжимается, возвращаясь ко мне, пока мир снова не обретает правильный размер и форму.

Правда выплескивается на меня, как ведро холодной воды, наэлектризованная и внезапная. Мы лежим на полу, заваленные обломками разлома, как куча мусора, и я сжимаю Софию в руках.

— Сработало? — шепчет она устало. Затем, словно спохватившись, добавляет: — Мы живы?

Ребра в синяках, плечо болит в том месте, где я, кажется, приземлился на него, но я сажусь, оглядываясь в поисках остальных.

Я сразу вижу Флинна и Джубили. Она бормочет проклятия на другом языке, которому, должно быть, научилась у него, судя по тому, что он похоже понимает его. Я встречаюсь взглядом с Флинном, и он поднимает руку, показывая, что с ними все в порядке.

Проследив за его взглядом, я вижу свернувшись калачиком Тарвера в центре зала. Он начинает выпрямляться, двигаясь так, словно каждая его часть испытывает боль. Как старик.

— …черт возьми, что это было? — стонет Джубили.

— Разрушение разлома освободило шепотов, — отвечаю я, пытаясь подняться на ноги, но безуспешно. — Это сработало на Элизиуме, когда в разлом прыгнули Тарвер и Лили. Это сработало на Эйвоне с тобой. Она сказала, что они пытаются прорваться, и так как она не хотела, чтобы они… мы подумали, может они помогут нам остановить ее.

Рядом со мной София втягивает воздух, когда я произношу имя Лили

— Гидеон, где Лили?

— Она просто… — голос Флинна затихает. — Она исчезла. Ее затянуло в разлом вместе с вами.

Мой взгляд лихорадочно обшаривает зал, и я снова пытаюсь подняться на ноги. Я шатаюсь и падаю на колено, когда мои ноги отказывают. Нет. Нет, нет, нет. Я чувствовал ее в разломе. В то мгновение, когда мы попали в это бесконечное пространство, я почувствовал ее там, я знаю это.

Раннее утреннее солнце пробивается сквозь прорехи в корпусе «Дедала», прогоняя тени, так что ей негде спрятаться. Ее отец лежит в углу разрушенного зала, глядя на разлом, словно проводит какие-то мысленные вычисления или дискутирует с кем-то.

Когда я делаю вдох, беспомощно пытаясь понять, что делать дальше, свет резко меняется. Ленивые, голубые искры разлома становятся неистовыми, и зал темнеет, будто весь свет вытягивается из нашего пространства в одну точку.