Раздробленный свет

Я качаю головой, движение посылает еще одну слезу, чтобы присоединиться к первой. Даже сейчас моя память о рисунке, нарисованном для меня Михалом, из-за отсутствия фотокамеры, размыта. Я пытаюсь представить лицо отца, его голос, и фрагменты воспоминаний мимолетно мелькают передо мной, но я не могу их собрать. Особый рисунок мозолей на ладони; песенка на полутоне, которую он насвистывал себе под нос, пока работал; шарканье сапог на коврике, когда возвращался домой. Каждый раз, когда я хватаюсь за одно воспоминание, другие исчезают.

Но с этим листом бумаги в руках фрагменты восстанавливаются. Они притягиваются к линиям чернил и графита, как мотыльки к бумажным фонарикам, освещающим подземный город ночью.

— Это не просто вещь, — шепчу я.

Гидеон долго колеблется, потом вздыхает.

— Нет. Это не… Просто… будь осторожна, ладно? — Он поднимает руку, движение достаточно медленное, чтобы я могла оттолкнуть ее. Чего я не делаю. Краешком пальца он касается моей скулы, и слеза, прилипшая к ней, исчезает после его прикосновения.

Я моргаю, чтобы прочистить зрение и нахожу его карие, с зеленой окантовкой глаза на моих.

Он откашливается и откидывается назад, восстанавливая равновесие, когда встает.

— В конце концов, если тебя схватят и мне придется отправиться на «Дедал» одному, какая-нибудь светская львица, вероятно, пригласит меня на танец, и тогда со мной будет покончено.

Я настолько удивлена, что даже на мгновение забыла про свое горе.

— Ты не умеешь танцевать?

Гидеон поднимает бровь.

— Я выгляжу так, будто умею?

Я обнаруживаю, что пытаюсь улыбнуться, несмотря на мокрые пятна от слез, которые я все еще чувствую на своем лице.

— Я могу научить тебя.

Гидеон задумчиво замолкает, не сводя глаз с моего рта. Думаю, он тоже видит улыбку, потому что начинает улыбаться мне в ответ.

— Если на торжестве «Дедала» будут танцы, то было бы преступной небрежностью направиться туда, не зная нескольких па, не так ли?

— Ну… — медленно говорю я. — Не то чтобы. Если тебя спросят, ты всегда можешь сказать, что не чувствуешь…

— Я сказал, — Гидеон перебивает меня, подчеркивая каждое слово, — что было бы преступлением не заняться танцами, не так ли? — Его глаза сверкают, и он хватает планшет, чтобы увеличить громкость и открыть приложение «Гипернет-радио».

— Найди станцию классической музыки, — прошу я, прочищая горло и поднимаясь на ноги. — Желательно вальс, его легко выучить.

Только после произнесения этих слов, я понимаю, что он может даже не знать, что такое вальс. Я не знала до Дэни, но он даже не колеблется. Не в первый раз, я задаюсь вопросом, не может ли это быть его первое знакомство с высшими классами. Я так мало знаю о нем, о его прошлом и о том, что привело его сюда, что с таким же успехом могу смотреть на совершенно незнакомого человека. После тестирования нескольких разных точек, чтобы найти спутниковый прием, и пролистывания несколько станций, он находит оживленный, веселый вальс. Я не узнаю его. Я не знаю классическую музыку, или вообще никакой музыки, если только это не живые скрипки и бойраны*** Эйвона.

— Хорошо, так как это работает? — Гидеон выпрямляется, поглядывая на меня, а затем оглядывается на планшет, как будто источник музыки, эхом разносящейся по галерее, может помочь ему больше, чем я.

Он нервничает. Я бы рассмеялась, если бы мой собственный пульс не скакал как бешенный за эти несколько дней. Возьми себя в руки, София.

— Иди сюда, — говорю я, стараясь звучать бодро и деловито. Я больше не могу обманывать себя, вот и все… но я также не могу позволить себе сдаться. Мои мысли хотят открыться, заглянуть за пределы «Дедала», но я знаю, что после него ничего не будет. И если я позволю себе думать, что такое возможно, я не смогу сделать то, над чем работала в течение последнего года своей жизни. Он работал, чтобы раскрыть планы Лару, а я работала, чтобы подобраться к нему достаточно близко, чтобы заставить его ответить за убийство отца. Я не могу позволить Гидеону стать более важным, чем убийство монстра Родерика Лару.

Гидеон наблюдает за мной, ждет, когда я его проинструктирую. Глядя на него, я не могу не думать, что, возможно, после «Дедала» может быть жизнь. Я так долго не хотела ничего, кроме смерти Лару, что забыла, как хотеть чего-то другого, но здесь, напротив лица Гидеона, эта холодная уверенность с каждой секундой становится все менее твердой.

— Соф?

Я отбрасываю мысли в сторону и заставляю себя говорить спокойно.

— Возьми меня за руку вот так. Другая моя рука ложится на твое плечо, а твоя — на мою талию. — Я останавливаюсь. — На мою талию, Гидеон.

Его глаза вспыхивают, являя озорной блеск, прежде чем он поднимает руку выше.

— Должно быть, я ослышался.

— Мм-хмм. — говорю я невозмутимо. — А теперь вслушайся в ритм музыки. Слышишь эту схему раз-два-три? В этот такт пойдут наши шаги…