Раздумья в сумерках жизни

Как ни изнывала душа охотников в этот вечер о пропавшей зорьке, проклиная последними словами непроглядный туман, сколько ни всматривались они в его белёсую муть до рези в глазах, но северная птица на озеро по-прежнему не шла. Не видела она его из-за тумана и с налетающим вихрем и характерным шумом пролетала большими косяками на недосягаемой высоте, невидимая для охотничьего глаза. Казалось, вечерняя зорька будет неудачной. Уже в потёмках высмотрел Павлуша двух крупных лысух, осторожно выбравшихся из густых камышей на чистую воду, метрах в тридцати от него. Тут он дуплетом их и подстрелил. Жирными и тяжеловатыми оказались лысухи, и он аккуратно уложил их в тощий рюкзак, разом потяжелевший. Для удобства встряхнул его, прилаживая на спине, и начал осторожно выбираться на берег. И только ступил на твёрдь прибрежной земли и собрался перевести дух, как поблизости дуплетом выстрелил Петрович. Вдали испуганно гоготнули гуси. От неожиданности Павлуша скорёхонько присел, да одумался и встал, зло ругнувшись. Знал ведь, что бельгийское ружьишко, что имелось у Петровича, было изготовлено ещё в прошлом веке, было бескурковым, к тому же с опасной неисправностью. Его внутренние курки иногда самопроизвольно срывались с защёлок, и происходил неожиданный выстрел, порой из обоих стволов. По этой причине Павлуша настрого запретил ему заряжать ружьё в окружении людей, а только выбравшись на озеро, и стволы держать при этом вверх, иначе он его на охоту брать не будет. Петрович покорно согласился и всё исполнял так, как требовал его более опытный напарник. Он хорошо понимал, что, имея такое необычное ружьё, пусть и с завидным боем, на охоту с ним пойдёт далеко не каждый, тем более зная о его недостатках. А падать после того, как выстрел уже прогремел, бесполезно. Дробь быстрее долетает до цели, чем прогрохочет выстрел. Это как в грозу: вначале молния свою цель смертельно поразит, а после гром об этом победно извещает своими раскатами, пугая людей. Знать-то знают, а привыкнуть не могут.

Хоть по охотничьим понятиям и не принято на озере, где охотой промышляешь, громко разговаривать, тем более кричать, но Павлуша всё-таки товарища окликнул, и тот, чуть помедлив, отозвался. А спросил его Павлуша:

– По кому пальнул, Петрович, в такую темень и удачно ли?

Тот что-то невнятно пробурчал в ответ, затем послышался треск камыша и шум воды, потревоженной человеком. Было похоже, что Петрович подстрелил какую-то птицу, подобрал её на мелководье и сейчас ломится с добычей через густой камыш на берег.

Павлуша прибавил ходу, поскольку Петрович охотился ближе к краю деревни и должен был в любом случае дожидаться его прихода. На душе у него посветлело и стало даже радостно, что ему не придётся сегодня делиться своей добычей с напарником. Да и самому, наверное, вкуснее покажется приготовленная хозяйкой какая-нибудь вкуснятина из дичи, добытой своими руками и смекалкой, чем от подачки щедрого приятеля.

С этим теперь уже устаревшим мнением спешить не будем. У каждого охотника нынче свой взгляд на это. Однако Петровичу никогда не было стыдно принимать от Павлуши пару чирков или какой-либо другой дичи, когда он возвращался домой с охоты с пустым мешком. Похоже, притворялся невозмутимым. Эта привычка стала частью его иждивенческого характера до неприличия, но этого он старался не замечать. Привык.

К такому выводу Павлуша пришёл давно, но старался об этом не думать. А вот делиться сегодня с Петровичем одной лысухой из двух ему почемуто не хотелось. Так обязывало охотничье братство, но сегодня другое дело, у каждого своя добыча. Неожиданное любопытство, мол, что это за диковину подстрелил Петрович в непроглядную темень, Павлушу так раззадорило, что он, спотыкаясь и падая, спешил к тому месту, где его приятель должен был выбраться на берег. Непонятно, к чему была такая спешка, ведь всё равно бы разузнал во всех подробностях, кого приятель подстрелил, пусть и чуть позднее, – а вот спешил. Врождённое охотничье чутьё ему подсказывало, что надо спешить. Хоть и темно было, но своего напарника Павлуша увидел издали. В отсветах, идущих от водяной глади, берег просматривался неплохо. Тот как раз надевал за спину отяжелевший рюкзак и приторачивал его на спине, чтобы не мешал при ходьбе. Подойдя вплотную, Павлуша удивился, насколько плотно его рюкзак был набит, так, что своей тяжестью сильно оттягивал лямки на его плечах.

– Неужели с одного дуплета столько навалил, что с трудом в рюкзак уместились? Кого хоть настрелял-то? – с удивлением спросил Павлуша и хотел для верности похлопать по его рюкзаку рукой, но Петрович ловко, будто невзначай, увернулся.

– Да, так себе, всего каких-то трёх чирков вывалил из табунка, что налетел напоследок, а сверху мокрое бельё затолкал, не в руках же его нести. – И направился по тропинке к деревне.

Сделав несколько шагов, вдруг остановился и, резко обернувшись, с непривычной уверенностью скомандовал недовольным голосом: