До боли жалко ему было этих деревенских стариков, всегда добрых, приветливых, которых знал уже многие годы и всегда, когда приезжал охотиться на эти озёра, останавливался у них на постой. Но такого мерзкого случая, что сегодня произошёл, даже в дурном сне не мог бы увидеть. А тут – на́ тебе, всему тому мерзкому, что сотворил его напарник на его глазах, он, по чистой случайности, не сумел вовремя воспротивиться, а теперь вынужденно приходилось расхлёбывать этот позор вместе с ним. Да с какой стати, за какие такие шиши он должен стать подельником Петровича в фактической краже гусей? Так Павлуша изводил себя молчаливыми укорами, укладываясь спать в избе на чистом полу, застланном половиками, укрывшись фуфайкой. Рядом притворно сопел Петрович, завернувшись с головой в старое хозяйское одеяло.
Всем нутром чуял Павлуша напряжённое состояние своего напарника, не сказавшего ему за весь вечер ни слова, но понимал, что для самоуспокоения тому очень хотелось с ним обмолвиться хотя бы парой слов, чтобы снять нервное возбуждение.
Но Павлуша решил молчать до утра, чтобы помучить своего напарника за совершённую подлянку, а заодно решить вопрос, как ему следует в этом случае поступить: если по совести, то гусей утром надо отдать старикам, если по справедливости, то ими надо будет поделиться. Утром будет поздно сознаваться в совершённой подлости. Назад хода уже не было. Но создавшаяся ситуация, по мнению Павлуши, полностью находилась в его руках, это он был хозяином положения. Если поступить по уму, то гусей надо поделить между собой. Петрович отдаст ему гуся, а он ему лысуху, и никто не будет в обиде, поскольку каждый из них свою долю получит. Да не зря говорят, что «утро вечера мудренее». А поутру этот вопрос разрешится сам собой. Так думал Павлуша, сладко засыпая в тёплой избе приветливых стариков.
Да запамятовал Павлуша, что отставной майор в армии изучал тактику и стратегию, а он, как старшина, сапоги и портянки считал, да ещё кое-что, по мелочи. В этом отношении своему напарнику он безоговорочно уступал. Нехорошо проснулся Павлуша, будто от испуга, и спросонья даже телом вздрогнул, как мигом оказался на ногах. Петровича рядом не было. Потрогал руками его постель – она оказалась холодной. «Неужели сбежал?» – с тревогой подумал Павлуша. И, почуяв недоброе, скорёхонько оделся и выскочил во двор, где баба Нюра уже кормила разную птицу, чтобы выгнать ее за ворота на вольное пастбище. Дед Егор к этому времени ушёл в соседнюю деревню, где кому-то помогал рубить новую баню.
– Так и не пришли те, два-то, – пожаловалась ему расстроенная старушка и озадаченно добавила, что его напарник поднялся в самую рань и чуть не бегом убежал в сторону озера, а тебя наказал рано не будить.
– Я диву далась. Как это так, пришли на охоту вдвоём, а на озеро идёте порознь, вроде там места обоим не хватит. Чудите што ли, друг над дружкой?
– Да не до этого нам, чудить-то, – сердито отозвался Павлуша и стремительно выскочил за ограду.
– Моих гусей-то пропавших как встретишь, так дай знать! – озабоченно крикнула ему вдогонку баба Нюра.
– Ладно, дам, – в полной безнадёжности глухо отозвался Павлуша и бегом побежал по еле заметному следу своего напарника, отпечатанному на сырой земле.
Закипающая злость на напарника за его подлый обман и предательство так сильно его возбудила, да ещё от быстрого бега и ходьбы полыхающим жаром охватило всё тело, становилось тяжело дышать. Пот катился по лицу градом, а в помутневшем сознании кипела лишь одна мысль; догнать мерзавца и так наказать, чтобы запомнил на всю жизнь. Ни о чём другом сейчас, находясь в ярости, он просто не способен был думать. При выходе из деревни дорога резко уходила в противоположную от озера сторону и вела к большаку, куда в спешке и драпал его напарник, что подтверждали свежие следы его сапог. Павлуша прибавил ходу, снял фуфайку, ему, оставшемуся в одном свитере, бежать трусцой стало легче. Встречный ветерок остужал разгорячённое тело, даже через свитер, приятно освежал потное лицо. Случись эта встреча сию минуту, не миновать бы большой беды. Но время, время, – как оно порой гасит человеческие страсти, приводит в чувство, вразумляет не совершать необдуманных дурных поступков.
В сумерках раннего утра видимость была плохой, и просёлочная дорога, постоянно вилявшая между берёзовыми колками, просматривалась лишь на короткой дистанции. Так что увидеть спешащего где-то впереди своего напарника у Павлуши не было возможности, и он всё более сомневался, что сумеет его догнать. А может, и бесполезно его догонять, уедет на первой же попутке и первого попавшегося шофёра обязательно уболтает, чтобы быстрее отсюда уехать. Да, так наверняка и будет, если он его не догонит. Не зря говорят, что «ждать, да догонять» – хуже нет на свете.