Раздвоение личности

Ему казалось, что она не спит, но разговаривать с ней сейчас — он не знал, как. Лучше помолчать.

Он боялся? Да, вот именно. Боялся.

Он пропустил момент, когда тело жены обмякло и расслабилось — она уснула. Но она спала, теперь это было несомненно.

Разговаривать с ней он не хотел, это так. Спать он тоже больше не хотел, к сожалению. А Регина спала. И не притворялась, не обманывала его — потому что спала. Человек ведь не может обманывать, если он спит?

Ему захотелось заглянуть в ее лицо — какое лицо у нее, у спящей? Чья она, его или не его — сейчас, когда спит? Ему хотелось ее растормошить, чтобы она открыла сонные глаза — какие у нее будут глаза? Она не станет его обманывать, потому что спит…

Он боялся терять. Он ничего не хотел терять — семью, то есть Сережку, который у него только один, хотя когда-то он собирался иметь несколько таких пацанов, и Регину — ту, которая была у него всегда, а теперь, ему показалось, то ли была, то ли нет.

Так чья же она сейчас?

Идиотизм. Это нормально. По ночам, когда не спится, в голову и лезет что-нибудь идиотское. Бывают исключения, конечно. К некоторым по ночам приходят гениальные мысли. Но это только к некоторым.

Он просто хочет на нее посмотреть. Она ведь его жена, так? Вот, и он хочет на нее посмотреть. Он повернет ее к себе, и она даже не проснется.

Он включил лампу у кровати и торопливо прикрутил ее до минимального — мягкий, рассеянный свет, но Регину видно очень хорошо. Она не любит, когда свет. Он любит, а она нет. Но теперь она спит, и не может возразить. Если она проснется, он погасит лампу, и все.

Она не проснулась, только промычала что-то тихонько, и устроилась поудобнее на другом боку.

И что теперь?

Его ладонь скользнула под застежку синей ночной рубашки, пальцы нащупали мягкую, привычно-упругую грудь, погрузились в нее.

Регина спала.

Он поймал губами мочку уха, потом прошелся ими по шее. У ее кожи был привычный, знакомый до головокружения вкус — это была все равно что его кожа. Ха! Как будто он знает, какова на вкус его кожа! Как будто ему когда-нибудь приходило в голову попробовать. И запах, да. Ее запах.

Не страсть, не желание — чистая провокация. После каждого своего движения он отстранялся и с интересом рассматривал ее — что изменилось?

Регина спала. Она спала, но ее тело перестало быть безучастным. Вот губы дрогнули, она вздохнула и подалась к нему, ее ноги заскользили по ее ногам.

Он не ожидал. И попался. Сразу же.

Ее руки обняли его шею, губы чуть приоткрылись. Она была сейчас необыкновенно желанной, соблазнительной и доступной. И она продолжала спать!

Это было необычно. Но он уже не мог рассуждать об этом, и должен был прекратить эксперимент. Его желание поднялось, как пена, и быстро стало настолько острым, что мыслей в голове не осталось. Все пошло само собой, по накатанной. А Регина была такой, как ему хотелось. Такой, какой он мог бы ее придумать. Она была сладкой, податливой и горячей. И не пыталась выключить свет! Наверное, потому что спала.

Спала? Черта с два! Потому что веки задрожали, потому что она улыбнулась, чуть-чуть, уголками рта. Она так пошутила, что ли?

Врунья. И поделом. Он поцеловал ее, укусив при этом за губу, Регина замотала головой, промычала что-то возмущенно. Она ловко притворяется, но все, он уже раскусил — она не спит…

Когда-то Регина рассказала ему анекдот. Дело там было так. Забралась в мужскую голову женская мысль — и как ее угораздило, собственно? Ходит она, ходит, слоняется по извилинам — пусто! Никого нет, никаких других мыслей! (В этом месте Иван удивленно поднял бровь.) И вдруг видит заблудшая мысль, как несется ей навстречу какая-то и местных, и кричит — бегом вниз, наши все уже там! В этом месте Иван хмыкнул. Ну, да, предположим! Ну, не работают у мужика две головы сразу!

Но это неважно. Совершенно неважно…

Родители жили в старом доме — четыре подъезда, огромный двор, гаражи, которые кто-то когда-то разрешил кому-то построить, а потом, год за годом, выплывали страшные слухи о том, что их будут сносить. Раньше, еще в детстве, у всех подъездов имелись лавочки, теперь их нет. Теперь местные бабушки, чтобы посидеть, выносят скамеечки, потом заносят их обратно. А лавочка — это значит, молодежь будет собираться под окнами, шум и беспокойство. Одна лавочка есть, в глубине двора, по вечерам молодежь собирается там. Там же кто-то примостил между деревьями несколько металлических перекладин — вроде бы спортплощадка.

Узкая подъездная дорожка забита автомобилями, не подъехать. Иван недовольно засвистел, оглядываясь, где же припарковаться. Здесь всегда было проблемой приткнуть машину.

Джип Виталия, огромный, черный, стоял у самого подъезда — значит, семейство Ведерниковых прибыло значительно раньше. Обычно и они приезжали раньше, много раньше, но сегодня с Ринкой что-то стряслось. Она чуть не свела его с ума, собираясь-наряжаясь, перетряхнула, наверное, весь гардероб — зачем?!

— Знаешь, подруга, какое-то все тут знакомое, — сказала Лара задумчиво. — Как будто я здесь уже была, вот что!

— Именно здесь? — удивилась Регина.