Разъезд Тюра-Там

Позже Петра занимался испытаниями сельскохозяйственного вертолёта Ми-2, который он перегнал с этой целью из Польши.

А теперь вот — Парижский авиасалон.

— Да, Гарнеев — выдающаяся личность. И уж если он приглашает тебя в свой экипаж, значит, ты его устраиваешь и как высококлассный пилот, и как человек, и мне остаётся только гордиться тем, что мы с тобой друзья, — с оттенком зависти сказал Ковалёв. — А вот я невыездной.

Петра, несмотря на дружеские отношения между ними, сообщил Ковалёву эту новость только тогда, когда у него всё уже было решено и ничто не могло сломать его планы.

— Это чтобы не сглазить, — сказал Петра.

— Так это же замечательно! Я очень рад за тебя. Возьми с собой кинокамеру, очень хочется посмотреть, какие новинки покажут на салоне, — посоветовал Ковалёв.

У Петры была простенькая любительская кинокамера «Аврора», она снимала без записи звука на половину шестнадцатимиллиметровой плёнки. Когда одна половина была отснята, кассета с пленкой переворачивалась и съемка продолжалась на другую половину плёнки.

После проявления пленка разрезалась вдоль на две половины, склеивалась, и можно было под стрекотание проектора начинать просмотр фильма.

Отечественные цветные пленки отдавали почему-то налётом зеленого цвета, единственными красными пятнами были лица.

— Посмотри, какая у тебя красная физиономия! Вот настоящий индикатор количества выпитого спиртного! — потешался Петра до тех пор, как на экране появлялось его лицо с носом морковного цвета. Наступала очередь подтрунивать над ним:

— Такому носу уже никакой кефир не страшен!

— Да мы еще не так и плохи, есть ещё возможности роста! — взбадривались операторы, когда на экране появлялись свекольные лица детей, катающихся на санках в морозную погоду.

И всё же, это было самостоятельно снятое кино, своё кино, и его просмотр доставлял всем сказочное удовольствие, несмотря на то, что многочисленные рационализаторские предложения, вероятно, принятые на заводе-изготовителе пленки, сделали цветопередачу совершенно невыносимой.

— А какая замечательная, естественная, цветопередача в наших первых цветных фильмах! Вспомни «Садко» или «Кубанских казаков». Наверняка, соблюдались немецкие технологии при производстве пленки. Её ведь начинали делать после войны на немецком оборудовании.

— Может, у них, за бугром, есть шестнадцатимиллиметровая пленка, купишь там, — предположил Ковалёв. — А не будет, то, что ты снимешь на отечественную плёнку, тоже с удовольствием посмотрим.

Они шли тёплым майским вечером по Химкам, но Ковалёву почему-то вдруг вспомнилась встреча этого, тогда ещё Нового, 1967 года. И необычная ёлка, которая с самого начала по непонятным причинам ассоциировалась у него с символом судьбы.

— Юрий Николаевич, где ты нашёл такую ёлку? — спросил Ковалёв Петру.

— Понимаешь, очень хотелось купить пушистую елочку, такую, знаешь, коническую, правильной формы. Перебирал, перебирал, и нашел её. Всё-таки год предстоял необычный. Вот-вот должен был окончить школу лётчиков-испытателей, Гарнеев взял вторым пилотом, документы сдал на оформление для участия в авиасалоне.

Ёлка действительно была не совсем обычной. Почти посередине, на высоте полутора метров от пола, её ствол делал правильную замкнутую спираль, образуя внутри отверстие, в которое можно было вставить стержень диаметром в детский кулачок. Дальше ствол рос, как ни в чём не бывало. Наверное, в далёком лесхозе кто-то решил пошутить, потратив на выращивание такой ели несколько лет. И шалость ему вполне удалась.

Часа в два ночи, после встречи Нового, 1967 года, Ковалёв и Петра брели по заснеженным Химкам в парк имени Толстого. Тихая новогодняя ночь, лёгкие снежинки, медленно опускающиеся на землю, делали слегка приглушённым праздничный шум многочисленной толпы.

Они были слегка навеселе, и непочатая бутылка коньяка, прихваченная с праздничного стола с твёрдым намерением выпить её в парке в необычных условиях, приятно оттягивала карман.

— Представляешь, уже шестьдесят седьмой наступил, прошло десять лет, как мы поступили в МАИ. Всего десять лет, а мы уже совсем другие люди. Я на лётные испытания ракет летаю, а ты, наконец, стал профессиональным лётчиком.

— И почти пять лет после окончания института, — подхватил Петра. — Всего пять лет прошло, а забыты все институтские невзгоды, и кажется, будто тогда постоянно была хорошая погода, всегда было солнечно.

В парке было темно, снег едва отражал на чёрные стволы вековых лип мягкий рассеянный свет, и только вдали сквозь частокол деревьев у кинотеатра «Космос» ярко просвечивал центр ночного веселья.

Высокая городская ёлка, у которой веселился народ, украшенная бумажными игрушками, была огорожена штакетником. Опираясь о штакетник передней лапой, стоял ярко раскрашенный фанерный заяц с удивительно наглым выражением на физиономии. Другой передней лапой он держал ружьё-двухстволку. Это выражение, так искусно переданное художником, наверное, неожиданно для самого себя, провоцировало посетителей парка, потому что подгулявшая толпа неустанно обстреливала зайца снежками.