Несмотря на явные просчеты и дезорганизованность эвакуации, Ростопчин положительно оценил ее ход: «Головой ручаюсь, что Бонапарт найдет Москву столь же опустелой, как Смоленск. Все вывезено: комиссариат, арсенал». Однако вывезено оказалось далеко не все, что и стало известно в результате специального расследования: 20 сентября 1812 года Александр потребовал провести проверку того, как была организована и проведена эвакуация. В предоставленном императору рапорте одной из причин потери в Москве артиллерийского имущества было названо то, что «в последних уже днях августа месяца главнокомандующий в Москве генерал от инфантерии граф Растопчин многократными печатными афишками публиковал о совершенной безопасности от неприятеля, из коих в одной от 30 августа изъяснением, что главнокомандующий армиями для скорейшего соединения с идущими к нему войсками перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него нападет, и что он, главнокомандующий армиями, Москву до последней крови капли защищать будет и готов хоть в улицах драться».
Таким образом, оружие из арсенала должно было еще послужить для сражения за Москву, обещанного Кутузовым, которое так и не состоялось. Согласно рапорту, 2 сентября порох, свинец и патроны «по повелению главнокомандующего (Ростопчина. –
Содержание посылаемых Кутузовым Ростопчину писем можно обозначить одной фразой: «С потерей Москвы соединена потеря России». Так, в частности, 17 августа писал он из Гжатска. Даже 26 августа, после Бородинского сражения, фельдмаршал продолжал уверять, что сражение будет продолжено, для чего требовал от Ростопчина прислать пополнение. Дело в том, что Ростопчин обещал выставить на защиту Москвы 80 тысяч ополченцев, но таких резервов в Москве и быть не могло. Это обещание Ростопчину дорого обошлось и до сих пор является причиной одного из главных обвинений в его адрес.
Вместо ополчения Кутузов получал от Ростопчина письма, где тот пытался добиться четких указаний – начинать ли эвакуацию. «Извольте мне сказать, твердое ли вы имеете намерение удержать ход неприятеля на Москву и защищать град сей? Посему я приму все меры: или, вооружа все, драться до последней минуты, или, когда вы займетесь спасением армии, я займусь спасением жителей, и со всем, что есть военного, направлюсь к вам на соединение. Ваш ответ решит меня. А по смыслу его действовать буду с вами перед Москвой или один в Москве», – из письма от 19 августа. Кутузов вновь успокаивал: «Ваши мысли о сохранении Москвы здравы и необходимо представляются».
Вряд ли в то время нашелся бы в Российском государстве генерал, придерживающийся другого мнения. Но ведь человек предполагает, а Бог располагает. Кутузов еще 11 августа, следуя из Петербурга в расположение армии, произнес пророческую фразу: «Ключ от Москвы взят!», такова была его реакция на взятие французами Смоленска. Кому, как не «старому лису Севера» (так назвал его Наполеон), было знать, что ждет Москву в будущем. Правда, для того, чтобы догадаться, что Москву может постигнуть участь Смоленска, совсем не надо было обладать стратегическим умом Кутузова. Очень многие москвичи, имевшие что вывозить, а главное на чем, именно после сдачи Смоленска стали выезжать из Москвы. Те же, кто еще не уехал, пытались сохранять видимость спокойствия и светской жизни. Так, 30 сентября в Благородном собрании был дан бал-маскарад, народу, правда, пришло немного. Наверное, все остальные пошли смотреть оказавшийся последним спектакль «Наталья, боярская дочь», что показывали в театре на Арбатской площади.