Разглашению не подлежит

- А наших хлопцив увозять,- поджидая Козлова, проговорил с сожалением пан Чук.

- Каких хлопцев?

- Да яких же?.. Романова и Глухова… Ду-же очко любили. Тепер таких не буде.

Можно было подумать, что в картежной игре пан Чук видел весь смысл своей жизни.

- Будут! - успокоил его Козлов.- Война кончится не скоро. Так что еще будут!

- Оце и добре. А то вид скуки подохнем…

У штаба их поджидал Пониковский.

- Пан зондерфюрер,- Чук бросил к виску руку,- оце есть Меншиков. Так що пше прошу…

- На каком языке докладываешь! - заорал на него Пониковский.- Можешь ты, болван, хоть на своем говорить? Ответь мне - поляк ты или кто? Пся крев! Холера!..

Пониковский распалялся все больше, он орал, уже не закрывая рта, и его слюна хлопьями летела- прямо в лицо Чука. Тот стоял, опустив руки по швам, не смея возразить разгневанному начальнику ни единым словом. Только исчерпав весь запас самых крепких ругательств, зондерфюрер притих и впервые обратил свое внимание на Козлова.

- Меншиков,- сказал он уже совершенно другим, до неузнаваемости изменившимся голосом,- я разрешаю вам съездить в Смоленск. Я понимаю вас, у меня самого в Варшаве осталась жена… Трудно, когда разделяют сотни километров. Еще труднее, когда жена рядом… Как у вас… Так что поезжайте, пожалуйста… Я попросил господина шефа подвезти вас в Смоленск. Он согласился.

«Что это с ним? - недоумевал Козлов, усаживаясь в машине рядом с лейтенантом Фуксманом.- Или, может быть, со мной? Но чем я заслужил столько внимания? Усердием в учебе? Отличным знанием шифровального дела? Впрочем, не только шифровального. На ключе у меня тоже получается неплохо - сто двадцать знаков в минуту…»

Романов и Глухов ехали в другой машине. Последние дни они почти не жили в казарме, и Козлов видел их редко. Он догадывался, что обоих готовят к заброске в тыл. Но окончательно убедился в этом лишь вчера, встретив их в форме лейтенантов. И почему-то сразу возненавидел и того, и другого. Пока были просто курсантами, кроме чувства неприязни, ничего больше к ним не испытывал. А со вчерашнего дня вдруг возненавидел. Эти люди, изменившие Родине, приступали к делу - отправлялись выполнять злую волю ее врагов. Для него они были сейчас хуже самих гитлеровцев. Те служили своему фюреру, своей нацистской партии, а кому согласились служить эти? Врагу!

Иногда думалось: может быть, и они пошли в фашистскую школу с той же целью? Иногда даже появлялось желание спросить у них об этом прямо. Но рассудок подсказывал: не делай, Сашок, глупостей, все равно они тебе ничего не скажут. Ты решительно ничего от них не узнаешь, зато выдашь с головой себя, свои планы, свои намерения. И Александр Иванович ни о чем их не спрашивал, так же как и они ни о чем не спрашивали его. Дни были заняты учебой, вечера - картами, ночь - сном. И поговорить-то как следует некогда было! А может быть, и не нужно было выкраивать свободное время для всяких рискованных разговоров? Может быть, Романов именно потому и был таким заядлым картежником. Карты помогали скрывать дурное настроение, создавать себе репутацию бездумного и бесшабашного молодого человека. Ведь немцам именно такие и нужны были. Как ни азартно играл Романов, он не был похож на настоящего игрока: в нем отсутствовала жажда к деньгам. В самом деле, ведь он в общем-то ничего и не выиграл. Зачем же тогда каждый вечер резался в двадцать одно?

Романов, пожалуй, человек с загадкой. Глухов - иной, тот откровенен. Искуплю, говорит, перед немцами вину, которой у меня нет, лишь бы отпустили. Придут свои - и перед своими искуплю. А жить все-таки хочется… Типичный шкурник. Трус и шкурник. Как он будет чувствовать себя там, среди своих? Лейтенант Красной Армии по форме и предатель, шпион по своей сути.

Ночью их, наверное, сбросят за линией фронта. Знать бы где, на каком участке. Сообщить бы своим. Но это только мечты. Мечты, которым не сбыться.

…Машина быстро справилась с расстоянием, отделявшим местечко Катынь от Смоленска. За всю дорогу ни один из пассажиров не произнес ни слова. Каждый думал о своем. Лейтенант Фуксман, как всегда в подобных случаях, молча анализировал задание, которое он разработал до мельчайших подробностей и в Смоленске, на специальной штаб-квартире, доведет до Романова и Глухова. Полковник Трайзе никак не мог забыть о разговоре с Пониковским. Он не только не жалел о том, что поступил с ним так круто, но даже был доволен, что наконец-то подвернулся удобный случай рассчитаться с этим самоуверенным и болезненно мнительным поляком. Третий немец, сидевший за рулем, то и дело поглядывал па очистившееся от снежных туч небо, в котором могли появиться советские самолеты. Последнее время они почему-то все. чаще навещали район Смоленска… В машине еще ехал переводчик. Но о нем вспомнили лишь в городе, когда Козлов приготовился сойти.