Разглашению не подлежит

- Я прошу,- перевел для него немец слова полковника,- передать мой привет вашей супруге. Скажите, что в ближайшее время мы перевезем ее в Борисов. Дальше от фронта - спокойнее. Ваша супруга, насколько мне известно, в положении. Мы позаботимся о том, чтобы она не испытывала никаких неудобств. Вы, Александр Данилович, можете оставаться у нее до завтра. В Катынь вернетесь на. попутной машине. Будете продолжать учебу здесь, а со временем и вас направим в Борисов. Имеются ли вопросы ко мне?

Козлов сказал, что вопросов у него нет, но он не совсем понимает, почему майор Пониковский стал так плохо относиться к нему. У него, Меншикова, создалось впечатление, что руководство школы не совсем доверяет ему. Если это так, стоит ли тогда возиться с ним, Меншиковым, тратить на его обучение и деньги и столь драгоценное время. Кому не ясно, как нужны сейчас германской армии люди, способные быть ее глазами и ушами по ту сторону фронта…

- О, господин Меншиков, вы человек прямой и честный,- откинувшись на спинку сиденья и повернув лицо к Козлову, сказал Трайзе.- Я знаю толк в людях и ценю вас за это. Постарайтесь успешно закончить школу, и мы дадим вам самое ответственное задание.

- Благодарю за доверие, господин полковник,- ответил Козлов.- Я постараюсь успешно закончить вашу школу. Если, конечно, мне не помешает Пониковский…

- Думаю, вам он уже не помешает.- Полковник загадочно улыбнулся и протянул руку. Пальцы его были хотя и мягкие, но сильные.- До свидания,- неуверенно добавил он по-русски и, поняв по выражению лица Козлова, что на этот раз не ошибся, громко повторил: - До свидания!

Козлов открыл дверцу, проворно выбрался из уютного лимузина. Вслед за машиной начальника абверкоманды проехали Глухов и Романов. Но окна напротив их сиденья были зашторены, и он ничего не увидел. Возможно, их он никогда больше и не увидит. А не мешало бы встретить обоих там, за огневой фронтовой линией!..

Галя жила недалеко от центра города, на квартире одинокой старухи. Это был один из тех, к сожалению очень немногих, домов, что уцелели после варварских бомбардировок Смоленска немецкой авиацией. Древний русский город лежал в руинах. Вот уже второй год никто не притрагивался к черным, выгоревшим внутри коробкам зданий, в которых люди когда-то жили, учились, смотрели спектакли и кинофильмы, писали книги и сочиняли песни. Рука гитлеровца не дрогнула сбросить бомбу на здание учебных заведений, украшавшее Большую Пролетарскую улицу, на пятиэтажное общежитие медицинского института, построенное накануне войны, на областной драматический театр, универмаг, кооперативную школу…

Когда Александр Иванович оказывался в Смоленске, самым трудным и тяжелым для него было видеть эти страшные следы разрушительной работы фашистских оккупантов. Он не шел, а бежал по улице, словно там, в кирпичных коробках, еще бушевало пламя и дым, едкий, густой, слепил и душил его…

Как-то за ним увязался полицай. Блюститель порядка увидел на городской улице человека в красноармейской форме. Вот случай, наверное, подумал он, отличиться: собственными руками схватить партизана! Сначала шел следом, по тротуару, затем свернул во двор и через два квартала выскочил из ворот, опередив Козлова.

- Партизан! - Полицай крикнул так, что заложило уши.- Стой, или я тебя убью!

Козлов остановился.

- Кого убьешь, мерзавец? - сквозь зубы спросил он полицая.- За кем гнался, скотина? Да я из тебя отбивную сделаю! Я покажу тебе, как партизан ловить! - и крепко сжатым кулаком дал ему в подбородок. Тот упал, ударившись головой о мостовую, глухо застонал. По худой, давно не мытой шее за ворот потекла тонкая алая струйка.

Опомнившись, он тут же вскочил и выхватил пистолет.

- Спрячь! - повелительно сказал ему Козлов. - Быстро! И прочти вот это, если, конечно, грамотный…

Полицай послушался. Расширившиеся зрачки его испуганных глаз скользнули по бумажке со свастикой, удостоверявшей личность Козлова. Он не читал ее, он только взглянул на свастику… Молча попятился, подобрал на мостовой свою фуражку и, зажав ладонью ранку возле правого уха, раскачиваясь, точно пьяный, побрел в те самые ворота, из которых недавно выскочил с такой прытью…

Сегодня улица была мертвой. Морозный февральский ветер сметал с тротуаров снежную пыль. Из оконных проемов тянуло гарью. Шелестели обрывки недогоревших обоев. Шелестел на дощатом заборе какой-то листок. Газета? Очередной номер «Нового времени»? В школу приносили эту газетенку, издававшуюся немецкими прихвостнями. Недавно она восторженно писала о героизме гитлеровцев, окруженных под Сталинградом. Пророчила им победу. А о чем пишет сегодня? Опять о героизме битых?