Разгневанная река

Стало холоднее. Бить сняла с вешалки рабочий халат Ты и натянула на себя. Что толку плакать! Надо вымыть голову. Она принесла с террасы воды, подбросила в очаг дров и поставила воду на огонь. Яркий свет ничем не защищенной лампочки нестерпимо резал глаза, Бить обернула ее газетой и, обхватив руками колени, села у очага, неотрывно глядя на пляшущие языки пламени, бросавшие розовый отсвет в угол комнаты. Отвратительные картины этой ночи ожили в ее памяти, и к горлу снова подступила горечь. Она сегодня чуть не покончила с собой. Конечно, проститутке нечего сетовать на позор, но то, что нынче проделала с ней эта сволочь, омерзительно! Бить и раньше знала, что богатые и знатные клиенты, как правило, самые жестокие и подлые. Большинство годились ей в отцы. Когда они одеты — еще терпимо, а разденутся — от гадливости мороз подирает. У одного жиры висят, как у перекормленного борова; другой — скелет, обтянутый дряблой кожей, а изо рта — смрад от опиума и водки. На молоденьких они набрасываются, точно хищники на свежее мясо. А когда насытятся, начинают издеваться. Бить крепко зажмурила глаза, спрятала лицо в ладони, стараясь избавиться от омерзительных видений. «Пусть будут прокляты все ваши предки!» — в исступлении твердила она. Вначале, когда они вошли, степенные, разодетые, Бить даже оробела. А через час все эти благородные господа превратились в грязных животных! Голые, горланя и дрыгая ногами, топтали на столе посуду, ползали на четвереньках по полу… Она вспомнила этого типа с усиками, вспомнила, как от внезапно нахлынувшей ненависти потемнело в глазах, как, не успев подумать, она плюнула в эту мерзкую рожу, а потом как была, полуодетая, босиком, выскочила на улицу и бродила по темным переулкам, словно помешанная. И еще вспомнила, как она плакала под деревом, а когда поднялась с земли, первое, что она увидела, была темная гладь озера, в которой тускло отражались фонари. Черная, холодная вода точно магнитом тянула к себе, хотелось погрузиться в нее, идти, пока вода не сомкнется над головой. И тогда исчезнет все — страдания, позор, унижения…

Бить открыла влажные от слез глаза. Перед ней на таганке кипела вода. Не сидеть бы ей здесь сейчас, если бы не старый рабочий, случайно оказавшийся поблизости в тот момент…

Скинув халат, Бить вынесла котел на террасу и долго мылась прямо под дождем. Горячая вода согрела и успокоила девушку. В комнате она расчесала волосы и стала рассматривать синяк под глазом. Теперь в зеркале отражалась не размалеванная маска уличной проститутки, а милое девичье лицо, В мокрой нижней рубашке ее знобило, но, чтобы переодеться, пришлось бы спуститься вниз и разбудить своих, а этого ей не хотелось. Бить достала из платяного шкафа рубашку и синие брюки Ты и выбежала на террасу переодеться. Войдя в комнату и взглянув в зеркало, она весело рассмеялась. Ей захотелось есть. В тумбочке Бить отыскала немного риса и принялась варить похлебку. Когда похлебка закипела, проснулся хозяин.

Ты с трудом открыл отяжелевшие веки. Он хотел было встать и перейти на топчан, как вдруг увидел, что в углу, у очага, кто-то сидит. Вначале ему показалось, что это какой-то мужчина небольшого роста, но, присмотревшись, увидел откинутые назад длинные волосы и стройную шею…

— Кто здесь?

Бить вздрогнула и испуганно обернулась.

— Бить? — Ты поднялся со стула, разглядывая странный наряд девушки.

— Я!.. Вот похлебку варю…

Бить смущенно улыбалась, не спуская с Ты тревожного вопросительного взгляда.

Заметив ее замешательство, Ты сдержал недовольство.

Он вытер мокрым полотенцем лицо, чтобы окончательно прогнать сон, и бормотал:

— Однако ты…

Бить поняла, что на этот раз непрошеное вторжение сошло ей с рук.

— Иди погрейся. Похлебка скоро будет готова.

Ты подошел к очагу.

— Ба! Да ты еще и в мою рубашку вырядилась!

Он придвинулся поближе к огню и внимательно посмотрел на девушку:

— А что с лицом, ушиблась?

— Они отделали! — Бить отвернулась, схватила косынку и повязала ее, прикрыв распухшую щеку.

В комнате вкусно пахло вареным рисом. Девушка сняла крышку и воскликнула:

— Вот и готово! Сейчас поедим.

Бить достала из тумбочки миски, ложки, завернутую в газету соль, сняла с таганка котелок и разлила похлебку.

— А ведь и верно, я не ужинал! От голода живот подвело, — признался Ты, принимая у нее миску.

— Бедняжка! И чего ради ты моришь себя?

— А это не твое дело! — отрезал Ты и тут же шутливо добавил, чтобы сгладить невольную резкость: — Наверное, привык.

Оба проголодались, ели шумно, торопливо, точно наперегонки. Неожиданно Бить взглянула на Ты и залилась смехом. Тот в недоумении посмотрел на девушку, но она смеялась так заразительно, что он не выдержал и тоже расхохотался.

— Ну ладно, ешь! Тебе смешно, что я на похлебку набросился?

— Нет. — Бить покачала головой. — Я подумала, что во всем мире не найти, наверное, человека добрее тебя. И мне почему-то стало весело.

— Не выдумывай! Добавь-ка лучше мне еще.

— Правда, не найти! — радостно сказала Бить и вспыхнула.