Разгневанная река

Ее блестящие черные глаза потемнели, сделались как будто бы глубже — перед Ты сидела веселая, славная девушка. Ты невольно задержал на ней удивленный взгляд. Бить почувствовала это, и улыбка заиграла на ее губах.

— Ешь на здоровье! — Она протянула миску, стараясь скрыть смущение.

Взгляд Ты упал на синяк.

— Как же это тебя побили?

— Да так вот и побили! Еще и платье разорвали, и вином всю облили.

В голосе Бить прозвучало раздражение, и Ты, почувствовав неловкость, не решился продолжать расспросы. Они молча доели похлебку, не зная, о чем говорить. Ты подошел к картине, сделав вид, будто его что-то заинтересовало.

— Ладно, пора спать, — сказал он наконец. — Сейчас, наверное, уже часа три. Мне рано вставать. Возьми это одеяло и ложись на топчане, а мне оставь циновку, я лягу на полу.

Захватив циновку и второе одеяло, Ты ушел в угол комнаты и улегся там, поджав под себя ноги. Он видел, как Бить выключила свет, в темноте осторожно прошла к топчану и тихо легла.

Бить укрылась с головой и лежала, боясь пошевелиться. По лицу ее катились слезы: она уже и не помнит, когда с ней обращались, как с порядочной женщиной…

Ты проснулся рано. Утро выдалось холодное, пожалуй, еще холоднее ночи. Он сел на циновке и бросил взгляд на топчан. Бить лежала неподвижно, лицом к стене, свернувшись под одеялом. Тонкое одеяло не только не скрывало, но, казалось, подчеркивало мягкую линию тела. Ты улыбнулся: он уже так давно привык жить бобылем, что женская фигура на топчане представлялась ему нереальной, точно сошедшей с полотна. Ты тихонько вышел на терраску. Дождь кончился, но в воздухе еще висела дождевая пыль. Впрочем, это не помешает ему работать. Сегодня он должен закончить картину. Ты умылся, надел теплую нижнюю рубашку и, захватив мольберт и сверток с кистями, вышел из дому, осторожно прикрыв дверь.

Пока он привязывал сверток и мольберт к багажнику велосипеда, который стоял обычно внизу, у прачки, с улицы вбежал ее сын.

— Мама, Глухая умерла! — взволнованно сообщил он и тут же выскочил на улицу.

Ты, ведя рядом с собой велосипед, пошел за ним следом.

На тротуаре, против авторемонтной мастерской, где обычно сидела старушка, торговавшая бананами и зеленым чаем, собралась толпа. У старушки давно не осталось никого из родственников, а все ее имущество состояло из старой бамбуковой скамьи, широкой деревянной лавки, глиняного котла для заварки чая и нескольких выщербленных чашек. Ночевала она в большой бетонной трубе, за ненадобностью неизвестно когда брошенной на улице рабочими управления коммунальных работ. С утра до ночи просиживала старушка у стены, черной от угольной пыли, предлагая чай рабочим мастерской и возчикам, проезжавшим мимо с ручными тележками и повозками, запряженными быками. Поздно вечером она брела к своей бетонной трубе и долго заворачивалась в мешковину, устраиваясь на ночь. Старушка была туга на ухо, почему ее и прозвали Глухой. Ее хорошо знали мальчишки всей улицы, собиравшиеся вечерами под фонарем около ее скамейки, на которой всегда были разложены бананы — лакомство, которым не часто баловали их родители. Ребята боялись Глухую, потому что дома их обычно пугали: «Будешь плакать — отдам Глухой!» — а взрослые жалели ее и время от времени совали ей несколько су. Под Новый год кто-нибудь обязательно приносил ей кусок праздничного пудинга или чашку риса. Чаще же эту тихую, похожую на тень старую женщину просто не замечали. И вот холодный ветер этой ночи унес с собой Глухую, наконец-то она навсегда избавилась от непогоды и от голода!

Через плечи и головы людей, столпившихся возле трубы, Ты увидел Глухую. Она лежала худая, высохшая, покрытая мешковиной, и казалось, что это просто куча тряпья, из-под которого порывы ветра вздымали пряди спутанных седых волос.

18

Ты добрался до места довольно поздно: пришлось ехать больше десяти километров против сильного порывистого ветра, который едва не сбрасывал его с дамбы. Прислонив свой видавший виды велосипед к стволу терминалии, Ты облегченно перевел дух и присел отдохнуть. Он окинул взглядом знакомую панораму и чуть не подскочил: северный ветер добавил к его картине как раз то, чего ей недоставало! По небу, обгоняя друг друга, неслись тяжелые свинцовые тучи. Они ползли откуда-то из-за горизонта, со стороны горной цепи, и заполонили все небо, недобрые, мрачные, затаившие угрозу. Под облаками носилась разметанная ветром стая птиц, старый капок, словно живой, яростно раскачивался под порывами ветра, а волны на реке довершали тревожную картину. Сквозь тучи пробивался удивительный трепетный свет, придававший пейзажу странную призрачность, словно картина эта появилась лишь на миг и, как только свет погаснет, она навсегда исчезнет вместе с ним. По вспаханной земле ползли слабые солнечные блики. Ветер то свистел, то завывал, над головой неумолчно шумели сухие листья, кое-где еще уцелевшие на ветвях терминалии, и в душе поднималось острое, мучительное чувство тревоги, любви и жалости к этой земле, которая раскинулась перед его взором.