Разгон

Жизнь Карналя уже давным-давно была точно распределена между требованиями, потребностями, необходимостью и тем, что могло быть отнесено к категории желаемого, возможного, необязательного. Все хотели заполучить к себе академика Карналя хотя бы на час, но ведь он, к сожалению, не мог принадлежать сразу всем, поэтому приходилось прибегать к строгим ограничениям.

Телеграмма из Приднепровска неминуемо должна была быть отнесена к рубрике "Вежливый отказ": "К сожалению, загруженность делами первоочередного значения не дает мне возможности... Благодарю за внимание, посылаю свою книгу, в которой вы найдете... С глубоким уважением..." Алексей Кириллович прекрасно справлялся с такими телеграммами и письмами. Но на этот раз телеграмма не попала к Алексею Кирилловичу. Потому что под нею стояла подпись Ивана Совинского. Карналь даже забыл подивиться, почему это перворазрядный мастер по наладке Электронных машин очутился на металлургическом заводе. Его место в Минске или в Ереване, а то и в Москве, при чем тут металлургия? Но уж если Иван там, если он отваживается побеспокоить академика телеграммой, значит, дело серьезное, а еще интересное.

Карналь долго перекладывал телеграмму туда и сюда, Алексей Кириллович сидел и терпеливо ждал, чтобы приложить ее к кипе других, которые уже держал для подготовки ответа "К сожалению", но тут академик неожиданно сказал:

- Придется нам съездить на Приднепровский металлургический.

- Не планируется, - быстро откликнулся Алексей Кириллович.

- Запланируем.

- Но ведь...

- К сожалению, на этот раз ехать придется. Вы знали Ивана Совинского?

Алексей Кириллович скособочил голову, что могло означать: и знал и не знал. Потому что помощник не имеет права не знать того, о ком спрашивают, и в то же время кто бы мог запомнить несколько тысяч человек, работающих в СКБ и на заводе? Алексей Кириллович, ясное дело, относился к людям уникальным, он держал в памяти тысячи телефонов, знал имена и отчества всех государственных мужей, в совершенстве владел математической и, так сказать, кибернетической (потому что уже разработана и такая) терминологией, он напоминал кибернетический прибор с почти неограниченными способностями запоминания, однако...

- Это и впрямь серьезно, если... - Алексей Кириллович усмехнулся, не договаривая и давая академику понять, что он, хоть, может, и не помнит Ивана Совинского, но знает все то, что происходило здесь, в городе, между ним и дочкой Карналя Людмилой.

- На будущей неделе, я думаю, сможем поехать, - сказал Карналь. - Лучше всего в пятницу, чтобы в воскресенье, самое позднее в понедельник, вернуться.

- Я все подготовлю, не беспокойтесь, Петр Андреевич, - встал Алексей Кириллович и бочком выскользнул из кабинета, неслышно и незаметно, как это умел делать только он.

Карналь не любил разделения на кабинеты и укрытия, в которых люди могли сидеть целыми днями, ничего не делая, звонить по телефону, расспрашивать о том, как сыграло киевское "Динамо", или рисуя лошадок на чистом листе бумаги. Он готов был посадить всех, с кем так или иначе приходилось общаться на протяжении рабочего дня, в большом зале, чтобы все были перед глазами, чтобы иметь возможность точно определить, кто лишний, недобросовестный, а если подчиненные поймают своего шефа на пустой трате времени, то пусть и они скажут горькие слова в его адрес. Однако Алексей Кириллович, а еще больше Кучмиенко, призвав на помощь наивысшие государственные авторитеты, уговорили его не пускаться в смешные и не присущие нашему стилю руководства перестройки; модерн, функциональность - это так, но ликвидировать кабинеты? Все равно что уничтожить одним махом авторитет.