Разговор о стихах

Все рифмы Маяковского небывалые, все они – впервые. Маяковский достигает этого либо слитием никогда прежде не соединявшихся слов («не с кем – Невским», «ад тая – проклятая», «по тысяче тысяч разнесу дорог – судорог», «ведет река торги – каторги», «нету дна там – канатом», «туже и туже сам – ужасом», «нашей ей – на шее»), либо сочинением новых слов, прежде в языке существовавших только как некая возможность – их иногда называют «потенциальные слова» («к двери спаленной – запахнет шерстью паленной», «гупенько – преступника», «голубо – любовь», «выжуют – рыжую», «признакам – вызнакомь», «выник – именинник»), либо звуковым сближением слов неравносложных или не рифмующих между собой по классическим представлениям («уюте – довоюете», «личико – вычекань», «точно – чахоточного», «неладно – ладана», «трупа – рупор», «число – слов»)[24]. При этом Маяковский принимает все меры, чтобы стоящие в рифме слова не только феноменальной по новизне рифмой, но и другими средствами оказались выделены. Вот яркий пример из «Флейты-позвоночника»:

Ох, эта
ночь!
Отчаянье стягивал туже и туже сам.
От плача моего и хохота
морда комнаты выкосилась ужасом.

«Ох, эта…» стоит отдельно, потому что рифмует с «хохота» и образует целый полный стих; слово «ночь» тоже стоит отдельно, потому что с него начинается другой стих. «Морда комнаты выкосилась ужасом»: здесь тоже выделено каждое слово – при помощи невероятной, фантастической метафоры, новообразования «выкосилась» и творительного падежа слова «ужасом», которое удлинено паузой, потому что рифмует со слитым вместе «туже сам», – оно звучит как «ужа/сом».

Такова система Маяковского – поэт создал её, как ему самому казалось, на развалинах классического стихосложения. Возможен принципиально другой путь обновления «репертуара рифм» – путь Бориса Пастернака.

Не разрушая старого

Пастернак тоже стремился к неожиданностям в рифме; он тоже противник «вечных рифм» типа «сладость – радость». Но он не создавал небывалых слов, не искал необычных составных рифм, не пользовался неравносложностью и прочими средствами, к которым прибегал Маяковский. Он сохранил старинную классическую систему, но вводил новые слова из таких областей бытия, которые до сих пор в поэзию не входили, слова, которых не знал поэтический язык предшествующей эпохи. Впрочем, если сами по себе слова порою и были знакомы читателю, то они, можно сказать, не были знакомы между собой – у Пастернака они вступают в новые рифменные соединения, и эти соединения ошеломляют читателя:

В нашу прозу с ее безобразьем
С октября забредает зима.
Небеса опускаются наземь,
Точно занавеса бахрома.

Еще спутан и свеж первопуток,

Еще чуток и жуток, как весть.
В неземной новизне этих суток,
Революция, вся ты, как есть.

Жанна д’Арк из сибирских колодниц,

Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.

Ты из сумерек, социалистка,

Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.

Отвлеченная грохотом стрельбищ,

Оживающих там, вдалеке,
Ты огни в отчужденьи колеблешь,
Точно улицу вертишь в руке.

И в блуждании хлопьев кутежных

Тот не гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.

Как поэт, отпылав и отдумав,

Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Все ничтожное мерзко тебе.

«Девятьсот пятый год». Вступление к поэме, 1925

Почти все рифмующие пары здесь новые (если не считать «вдалеке – руке» или «ходьбе – тебе»). Некоторые отличаются полной новизной («колодниц – колодец», «социалистка – василиска», «огнив – оледенив», «стрельбищ – колеблешь», «кутёжных – художник»), другие могли где-то встретиться («зима – бахрома», «первопуток – суток»). Присмотримся, однако, к новым.