Может быть, это случайность? Но вот другие примеры, когда Пушкин изображает тем же словом ту же идею:
В теченье медленном рекаВблизи плетень из тростникаВодою сонной омывала.«Руслан и Людмила», 1817–1820Здесь такое же «удлинение» и, значит, замедление эпитета сходным предшествующим ему словом с тремя гласными е – теченье медленном
.Или в предсмертных стихах Ленского:И память юного поэтаПоглотит медленная Лета… –где удвоено сочетание ле.
Может быть, длина слова ещё выразительнее в другом его варианте – медлительно.
Элегия «Желание» (1816) написана пятистопным ямбом, в котором Пушкин любил, как он признавался сам в поэме «Домик в Коломне», «цезуру на второй стопе». На протяжении всех двенадцати строк этой элегии цезура неукоснительно выдержана, и всегда перед цезурой два, а то и три слова, кроме начальной строки, – здесь место этих слов занимает одно, выражающее и вместе с тем изображающее идею медленности:Медлительно влекутся дни мои,И каждый миг в унылом сердце множитВсе горести несчастливой любвиИ все мечты безумия тревожит,Но я молчу; не слышен ропот мой;Я слезы лью…Кроме длины, художественное значение здесь приобретают и гласные звуки: ударное и
в слове медлительно подхвачено звуками и в словах дни мои, и это ещё больше замедляет движение строки.Напомним, как звучит это слово у другого поэта, Н. Заболоцкого, в уже цитированном раньше стихотворении «Гроза»:
Я люблю…Эту молнию мысли и медлительное появленьеПервых дальних громов – первых слов на родном языке.Здесь слишком длинное слово ломает регулярность пятистопного анапеста, который был бы сохранён, выбери поэт более короткий эпитет, например, слово «медленное». Однако, желая усилить ритмическую изобразительность слова, Заболоцкий предпочёл нарушить метр и взял самое длинное и самое «медленное» из всех существующих в русском языке для выражения этой идеи слов.
Вот схема этой строки – в скобки заключён и «лишний» слог и тот слог, на котором пропущено ударение:
––́ – – –́ – – (–) –́ – – (˚
) – – –́ –
Оба слога в скобках резко тормозят стих, придают ему медлительность, сообщая слову, несущему необходимый смысл, звуковую образность.
Одно из стихотворений Марины Цветаевой (1922) начинается строкой, где есть ещё более «медленное» слово – оно удлинено и в начале, и в конце:
На заре – наимедленнейшая кровь…Неуклюжее слово? Да, и очень трудно произносимое. Но именно оно и необходимо. Николай Асеев рассказывает, что Маяковский однажды спросил его, нельзя ли укоротить такое, например, прилагательное, как «распростирающееся». Нет, нельзя, отвечал Асеев, потому что здесь две приставки и две надставки: рас-про
и щее-ся. «Как ни неуклюже звучит, а правильно растягивает пространство в длину»[10]. Так понимать слово может только поэт, потому что для поэта нет и не может быть понятия «неуклюже», а есть – образ.В поэме Маяковского «Про это» (1923) читаем:
Страшнее слов из древнейшей древности,где самку клыком добывали люди еще,ползло из шнура – скребущейся ревностивремен троглодитских тогдашнее чудище.Речь идёт о гневном, даже злобном упрёке в ревности, брошенном в телефон. Маяковский «живописует словом» медленность, неотвратимость, уродство древности. Отсюда – длинные и безобразные слова (древнейшей, скребущейся, троглодитских, тогдашнее)
, запутанный и тёмный синтаксис; ведь если восстановить нормальный порядок слов, фраза будет примерно такой: «Из шнура ползло страшнее слов (тогдашнее) чудище (скребущейся) ревности, чудище (троглодитских времен из древнейшей) древности, где люди ещё добывали клыками самку». Перестановки, нагнетание излишних длинных определений (они взяты нами в скобки), удлинение слов, запутанность синтаксиса – всё это наглядно укрепляет глагол «ползло» и становится образом идеи, пронизывающей эти строки.У Пастернака в стихотворении «Урал впервые» (1917) начало такое, что уже ничего более неуклюжего себе и представить нельзя:
Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,На ночь натыкаясь руками, УралаТвердыня орала и, падая замертво,В мученьях ослепшая, утро рожала.