Разговор со Спинозой

Человеческий род страдает от одной, казалось бы, безобидной болезни. Симптомы этой болезни выражаются в придании черт вечного и бесконечного временным и конечным вещам и событиям или в желании, чтобы временные и конечные вещи и события длились вечно. Пожилая женщина с внуком идет по одному из мостов через каналы Амстердама. Держа малыша за руку правой рукой, левой рукой старуха кладет несколько мелких монет на ладонь цветочницы, стоящей на мосту, и та дает ребенку букетик фиалок. Мальчик смотрит на фиалки, в этот момент из его мира исчезает все — его бабушка, руки цветочницы, мост и вода в канале, тяжелые облака и крыши домов. Для него не существует ничего, кроме синевы фиалок, — и какая-то его часть (та часть, которая в состоянии верить) верит, что этот момент, когда он засмотрелся на цветы, будет длиться вечно, что его взгляд навсегда останется прикованным к фиалкам, что их запах завладеет всем пространством; старуха же, которая держит его за руку, знает, что все это продлится лишь мгновение, в ней есть только желание, чтобы этот миг продолжался до бесконечности и чтобы аромат фиалок бесконечно разливался. Бабушка и внук доходят до Новой церкви, а затем идут вниз по улице — мимо домов с желтыми фасадами. У одного из них, того, с красными дверями, на пороге которого спит кошка, ребенок выпускает фиалки из руки, а бабушка ведет его дальше. Цветы падают на голову кошке, она просыпается и царапает лапами красную дверь, за этой дверью ребенок, у которого только что закончилось детство, лежит на кровати, накрывшись простыней, и мастурбирует в первый раз в жизни; в момент эякуляции он думает, что удовольствие будет длиться вечно, как и воображаемые картинки у него в голове, которые побуждают его к мастурбации. В доме по соседству мальчик правой рукой, поскольку он левша, переворачивает страницы книги «Различия между мужским и женским телом» Андреаса Везалия, глядя на рисунки, а левой водит по своему половому органу, но он знает, что удовольствие пройдет, что потом надо будет тщательно вытереть жидкость с пола, вымыть руки, закрыть книгу и пойти в школу. И пока он одевается, чтобы идти в школу, он думает, как было бы замечательно, вместо того, чтобы слушать учителя о смерти Иисуса на кресте и о его Воскресении, быть в состоянии мастурбировать вечно, и чтобы картинка с обнаженной женщиной, которая одной рукой играет со своей косой, а другой держится за бедро, из «Различий между мужским и женским телом», протянулась бы до бесконечности, заняв пространство его дома, улицы, ведущей к школе, самой школы, чтобы она протянулась бы далеко-далеко, чтобы эти груди и бедра протянулись через весь Амстердам и дальше, до Голгофы, и еще дальше, к звездам и за звезды. Затем, идя в школу, мальчик проходит мимо дома, в котором лежит больной человек. Человек страдает не столько от самой болезни, сколько от страха, что эта болезнь будет длиться вечно. Только одна вещь пугает его больше, чем вечная боль, — это мысль, что за болезнью последует смерть, а он верит, что смерть будет тянуться до конца вечности; для него смерть — не просто одно мгновение.

Болезнь эта, как я сказал, видится совершенно безопасной, но на самом деле она смертельна. Вернее, это единственная смертельная болезнь. Все другие болезни убивают смертное в человеке, а эта болезнь убивает то, что есть в человеке бессмертного. Остальные болезни разрушают человеческое тело, а это заболевание разрушает способность человека различать вечное и бесконечное и таким образом становиться частью вечности и бесконечности. Все, что меньше вечности, недостойно того, чтобы человек терял на него время, все, что меньше бесконечности, недостойно того, чтобы человек тратил возможности своего тела на его пространственное освоение. Единственное, к чему должно стремиться человеческое существо, это осознание бесконечной и вечной субстанции.

Через год после смерти матери я пошел в школу Талмуд-Торы. За обучение в первых четырех классах, каждый из которых длился два года, денег платить не надо было, поэтому там учились дети и из богатых, и из бедных семей. В первом классе у нас преподавал Мордехай де Кастро, и эти два года мы учились читать молитвенник. Следующие два года Йосеф де Фаро учил нас читать Тору на иврите. В третьем классе Авраам Барух учил нас переводить части Торы, и мы изучали толкования Торы. Следующие два года Шалом бен Йосеф рассказывал нам о Книгах пророков.

Однажды утром, когда мне было девять лет, и я учился в первом классе, отец сказал, что он женится снова: женщину, которая пришла к нам в дом и спала с отцом на кровати, на которой умерла мать, звали Эстер де Солис. Она была молчаливой, недавно приехала из Лиссабона и до смерти так и не выучила никакого языка, кроме португальского, и мы больше ничего не узнали о ее жизни.