Разговор со своими

Позвонив нам, Соня сказала, что глупо быть во Франции и не побывать на Лазурном берегу, на Кот д’Азюр, в их доме в Кап-дай. «Я еду туда из Амстердама и встречаю вас». Денег у нас было чрезвычайно мало: тогда при выезде можно было обменять очень небольшие суммы, – взять у Лёли на развлечение мы, вполне уже почтенного возраста люди, не могли (и он это понимал). Поэтому весь ресторан принимал участие в выборе наиболее дешевого пути на Кот д’Азюр. Лёля предложил свой огромный «мерседес», но кто-то из официантов объяснил, что и бензина жрет много, и ехать надо по хайвэю, что тоже дорого. Тогда бывшая петербургская балерина Зина, сестра Лёли, взяла нас и повела в турбюро, сказав: «Там сообразят». И правда! Операторша, поняв проблему, сказала, глядя на Зяму: «Месье пенсионер?» – «Да, но в России!» – «Но ведь в Париже он не моложе, по этому надо приобрести карт де лиля (лиловую, сиреневую карточку), и все расходы (даже кинотеатры) будут стоить половину». Мы купили билеты на поезд до Монте-Карло, это была его предпоследняя остановка – он шел в Италию. Дурацкие вещи остаются в памяти: сели вечером, впереди была ночь, в купе лежало белье, которое следовало постелить. Я и так считаю, что вдевание одеяла в пододеяльник не людское занятие, называю это цирковым номером: «борьба человека с пододеяльником». А тут был какой-то дикой хитроумности предмет, над которым я билась, но доперла и – вдела! В наше купе села дама-француженка и – о, радость! – тоже не знала, как сладить. Я показала, горжусь до сегодняшнего дня.

Соня встретила нас, мы были единственные, кто сошел с поезда. Семь утра, восходящее солнце, полная тишина, только весенние птицы…

Надо проехать через город, но выяснилось, что на час движение закрыто – репетиция перед знаменитым ралли. Соня везет нас наверх, на гору к замку, чтобы ждать с видом на залив. Ощущение полной нереальности. Как будто ты внутри кинокадра или рекламы: солнце, море, яхты…

Через двадцать минут езды – мы ехали вдоль моря, но по верхней дороге – я увидела дом в три этажа, стоящий практически на воде. «Вот это да, как стоит дом!» – закричала я. «А мы в него и едем», – сказала Соня. Ни до, ни после я не видела дома, лучше созданного для отдохновения – глаз, слуха, души… Столовая на втором этаже выходит на веранду-палубу, под которой бьется прибой, ручки у дверей во всем доме белые фарфоровые с розочками (как саксонские!), лифт…

Соня на своем крохотном автомобильчике («дешво» – две лошадиные силы) возит нас по Лазурному берегу – знаменитому побережью и городкам в горах: внутренне превращаюсь в сплошное «ах!» и испытываю очень тоненькую, но зависть! Ну почему бы Костроме, Ярославлю, Угличу, побережью Черного, Азовского морей, не говоря о Суздале, Валдае и еще тысяче российских названий, не быть такими уютными, вкусными, «желанными» для людей местами?

* * *

В одну из поездок Соня везет нас в Канны, где в это время идет кинофестиваль. Встречаем массу знакомых и договариваемся с главой российской группы, что приедем на показ «Ностальгии» Тарковского. Это 1983 год; до того времени, когда этот фильм можно будет увидеть дома, – ох, как далеко! Соня возвращается в Амстердам, поэтому мы без машины и едем в Канны на электричке. Показ фильма начинается в 11 часов вечера, ночью электричек нет, так что надо ночевать в Каннах.

Начинаем одеваться, собираясь в поездку. Я вынимаю не бог весть какое, но все-таки как бы вечернее платье, и Зяма мне говорит: «Ты что, сдурела? Ты же видела – все в шортах и кроссовках!» Я начинаю доказывать, что это – днем, а вечером… Единственное чего добиваюсь, что еду в ситцевом, слава богу, однотонном, костюмчике и туфлях на высоких каблуках (а не в майке и кроссовках) и заставляю Гердта надеть хоть и легкий, но темный костюм и белую рубашку. Убедить не надеть, но хотя бы просто положить в карман галс тук не удалось. По приезде в Канны, двигаясь по направлению к набережной к «Карлтон-отелю» (самому-самому в Каннах), где мы должны были в восемь вечера встретиться с Олегом Рудневым (тогда главой Совэкспортфильма), чтобы взять приглашения, мы заходили во все гостиницы в надежде найти место для ночевки. Везде, с любым количеством звезд, была надпись: ocupe (занято). И вдруг крошечный Bivuac de Napoleon – надписи нет! Оказалось, один крохотный номер свободен… Портье, он же хозяин, увидев наши «краснокожие», закричал: О-lа-lа! Из чего мы поняли, что никогда в жизни никто из советских к нему не заходил. Какое счастье, что наши дети не могут сегодня понять, что мы совершали «криминал». Обеспечив ночлег, посидев в кафе с дивным песочным малиновым пирогом, в хорошем настроении вошли в «Карлтон-отель». Публика уже клубилась – дамы в платьях на бретельках, мужчины при бабочках… прошла жена Тарковского в закрытом платье, но полностью расшитом каменьями.