Разговор за час до казни. Рассказы о преступниках, суде и камере смертников

Все изложенное представляет, без сомнения, лишь слабое отражение того, что совершается в действительности. Я взял лишь факты, оглашенные за два последних месяца[117], но я, конечно, не исчерпал всего, что появилось за это время в газетах, а газеты не печатали всего, что имело место в жизни. При этом я нарочно устранил все случаи, где гг. военные выступают в роли усмирителей всевозможных замешательств, так как в этих случаях явление усложняется наличностью страстей и увлечений другого порядка. Легко понять, в какой мере злоупотребление оружием в этих случаях превосходит обычные приемы «мирного времени». Я, вероятно, еще вернусь к этому предмету, а пока в приведенных примерах мы имеем дело с обычными, будничными отношениями военной среды к обывателям. Военные люди являются здесь в роли таких же обывателей, нанимающих извозчиков, проходящих по улицам, заходящих на почты, в увеселительные сады или рестораны. И вот как легко все эти мирные действия заканчиваются обнажением оружия и ранами, а иногда и смертью…

Нигде уже в Европе (за исключением, может быть, Турции) нет таких нравов и такой их безнаказанности. Когда происходит что-нибудь подобное в парламентских странах, то это подает повод к огромному общественному движению.

Два случая такой расправы с гражданами из-за мундирной чести в Германии доставили много неприятных минут министрам, которым пришлось оправдываться и выслушивать очень суровые речи Бебелей и Рихтеров. Если бы хоть что-нибудь подобное произошло в Англии – это могло бы поколебать министерство, вызвало бы парламентское следствие и пересмотр всего военного быта. У нас десять оглашенных случаев (А сколько неоглашенных! Ведь дело Посажного оглашено только через год!) в два только месяца не обращают особенного внимание тех, на чьей обязанности лежало бы прекращение систематических правонарушений, и военное правосудие довольно спокойно взирает на подвиги всех этих Васичей и Посажных, Червяковских, Еглевских, Яковлевых, Потаповых и им подобных, прилагая лишь старание по возможности оттянуть суд, ограничить пределы его рассмотрения и смягчить приговоры[118]. И никому как будто не приходит в голову, что это все растущее на почве безнаказанности явление деморализует армию, понижает ее нравственный уровень и принимает, наконец, размеры грозного общественного явления. Искать правосудия?.. Но ведь жалобы приходится адресовать прежде всего таким же военным, которые сами «были молоды» и с доброй улыбкой снисходительных дядюшек вспоминают собственные милые проделки над безоружными «шпаками», т. е. над людьми из русского общества и народа, который своим трудом содержит самую армию.

Вот наудачу классический пример, как иной раз встречаются эти законные жалобы. В 1900 году г. Тулушев, житель города Кирсанова (Тамбовской губ.), проходя в цирке к своему месту, нечаянно тронул палкой трость офицера Тихонова. Последний осыпал его за это грубыми оскорблениями, причем размахивал тростью над головой Тулушева. Тулушев принес на это жалобу начальнику 5-го кадра кавалерийского запаса, г-ну Туганову. Факт был налицо, отрицать его было невозможно. И вот официальный ответ Туганова (№ 1642):

«По подробном расследовании дела по вашей жалобе на шт. – ротмистра вверенного мне кадра, Тихонова, препровожденной мне городским судьей города Кирсанова при отношении от 12 августа сего 1900 года, за № 1083, выяснена обоюдная обида: со стороны вашей тем, что вы толкнули своей палкой кончик трости (sic) шт. – ротмистра Тихонова, а со стороны шт. – ротмистра Тихонова тем, что он при разговоре с вами махал палкой и употреблял бранные слова, – почему дело оставлено мною без последствий…» («Русские Вед.» 12 сентября 1900 года, № 254). Признаюсь, я сильно затруднился бы ответить на вопрос генерала Ковалева: хуже ли его поступок с Забусовым этого официального ответа, беззастенчиво приравнивающего личность штатского русского гражданина к кончику трости военного!