Разговоры о кино

Вопрос: Скажите, Николай, можно ли написать ретро-сценарий к тому же «Броненосцу Потёмкину» или к «Летят журавли»? Сам отрицательно отношусь к продолжению «Лёгкого пара» и пр. — там пар точно весь вышел, но не грех сделать нечто авангардное из классики. Россия в 20-е годы прошлого века этим упорно занималась, имеется в виду, авангардом…

Н.К.: Что я тут могу сказать? Я уверен, что можно сделать всё, что угодно, если это коммерчески осмысленно. То есть, если вы уверены, что так напишете «Броненосца Потёмкина», что это будет интересно современному зрителю… То есть приходит он в кинотеатр, а там, например «Дэдпул-2» и «Броненосец Потёмкин», и он такой: «О, посмотрю-ка я „Броненосец Потёмкин“ или „Летят журавли“!» Вот в этом случае имеет смысл. Я лично не вижу ни в «Броненосце Потёмкине», ни в «Летят журавли» такой истории, которая сейчас могла бы захватить зрителя. Это прекрасные фильмы, но авангард 20-х годов, это не то, что продаётся.

А.М.: Надо тогда «Третью Мещанскую» переснимать, а не «Броненосца».

Вопрос: Фильм «Шпион». По Акунину. В связи с этим нескромный вопрос. Во сколько обошелся вопрос с авторскими правами? Хотя бы намекните.

Н.К.: Я не знаю. Я этими вопросами не занимаюсь.

А.М.: Николай, как вообще получилось, что ты стал сценаристом?

Н.К.: Я с детства любил кино и учился на журфаке, поэтому любовь к писанию у меня была с ранних лет. Но я всегда стеснялся думать, что я имею право заниматься кино. Мне казалось, что кино должны заниматься очень крутые люди, а не я. Но потом как-то время шло-шло, мы с товарищем начали писать скетчи, думая, что мы их снимем сами или кому-то предложим. И как-то все это завертелось-завертелось: я написал одну короткометражку для знакомого, потом другую, потом Лёша Андрианов позвал меня поработать над «Шпионом», под него переписать. А до этого Паша Руминов, который увидел, что я смешной парень, предложил вместе с ним написать сценарий для его фильма. На самом деле я, делая всё по чуть-чуть, постоянно знакомился с интересными ребятами, с которыми мы обсуждали кино. Как только у них появлялась маза что-то сделать, я тут же хотел в этом участвовать. Как-то всё одно за другое цеплялось, и вот сейчас я здесь.

А.М.: То есть, это не то, что был писателем или драматургом, а потом захотел стать сценаристом. Ты сразу хотел быть киношником.

Н.К.: Да-да-да, сразу кино. Писать прозу — нет.

А.М.: Именно сценаристом? А не было желания быть режиссёром, актёром?

Н.К.: Нет. Когда учился на журфаке, я работал в издательстве МХАТ, и я сразу понял, что быть актёром или режиссёром — это очень тяжело, это не для меня. Это надо много времени проводить вне дома. Нужно много работать с людьми, нужно работать прямо в «поле», нужно много физических нагрузок. А мне нравится сидеть и мечтать. И если я сижу, мечтаю и записываю, то так рождается примерно всё, что я написал. Поэтому я сразу понял, что просто люблю писать или шутить с одним человеком в комнате. Мы с ним смеёмся, обмениваемся какими-то мыслями, шутками, и так появляется что-то смешное. Сейчас я подумываю о работе продюсера. Хотя это тоже непростая работа.

А.М.: У каждого есть мысль, что вот туда уйду, и там будет легче. Да?

Н.К.: Не-не. Вот как раз на самом деле я сейчас понял, как там тяжело. Но я понял, что этот груз, который я, скорее всего, смогу поднять.

А.М.: Телевизионным продюсером или киношным?

Н.К.: В кинематографическом смысле, конечно. Мне кажется, что я знаю, как изменить индустрию в лучшую сторону.

А.М.: Как? Расскажи! Или это секрет?

Н.К.: Нет, не секрет. Мне кажется, что нужна, прежде всего, коммуникация. На самом деле это долгий разговор, но самое главное — фильм, который ты делаешь, должен говорить со зрителем честно. Мне кажется, что большое количество кинематографа, который делается в России, сделано из такого расчёта: «Мы сделаем подешевле (или сделаем эффектно, но подороже), но зрителя мы надурим, потому что он тупее, чем мы. И мы вбухаем ему это барахло». То есть художник, автор не общается со зрителем. А стендапе и в импрове ты всегда должен коммуницировать со зрителем, тебе всегда важна его обратная связь. И в стендапе, в импрове ты зрителя никогда не обманешь, потому что ты его видишь — вот он, здесь, перед тобой. Если он не смеётся, ты тут же понимаешь, что у тебя проблемы. Поэтому на самом большом уровне нужна честная работа и коммуникация со зрителем, нужно вкладывать в него сигнал, нужно развлекать его честно.

А.М.: Мне кажется, что вот это всё и есть главная проблема нашего кино — что оно делается непонятно для кого. Что артхаусное кино, что патриотическое, что комедия. А твои фильмы в этом плане как раз являются исключением.

Н.К.: Спасибо, конечно. Но они не только мои, это фильмы, в которых я поучаствовал, скажем, так.