Разговоры о (не)серьезном

Максим много говорил о себе. Как и предполагалось, Ольга женила его на себе с помощью беременности. Как думал Максим, она это сделала специально, это не был случайный залет. Но, теперь уже без разницы. Дочка, как мы помним, родилась совершенно не похожей на родителей, что Максима очень смущало и не давало первое время спокойно спать, а ДНК-экспертизы тогда еще не было. Он успокоился и принял девочку, но чем старше она становилась, тем страннее.

Обегав с ней кучу врачей, целителей и экстрасенсов (последние из юрисдикции Ольги), Юленьке был вынесен неутешительный диагноз — маниакально-депрессивный психоз, осложненный задержкой в развитии. Она могла то носиться, как угорелая, то сидеть часами, уставившись в одну точку и ковыряясь в носу. Но и сомнения по поводу отцовства рассеялись — Юленька оказалась альбиносом. Не таким прямо полным альбиносом, но с очень большим недостатком меланина. С горем пополам она закончила школу, но дальше категорически проваливала экзамены. Ей купили корочку дизайнера и она мало помалу втянулась в трудовую деятельность, выполняя несложную работу в Фотошопе и Короле, типа, открыток на день рождения. Платили ей соответственно, но хотя бы не тунеядка.

Семейная жизнь так же протекала с диагнозом маниакально-депрессивный психоз — то наступали моменты счастья и гармонии, то они ругались вдрызг и не разговаривали.

Максим никогда не испытывал недостатка женского внимания, а с годами стал особенно умелым любовником. Послужной список покоренных им женщин занимает всю память его ай-фона. О внебрачных детях ничего не известно, так как надоевшая женщина отправлялась в игнор, и о ней оставалась лишь память и фотография.

Сначала мне было жалко Максима, да и хотела я его, как кошка. Но, с течением времени, между нами стала вырастать перегородка, сначала картонная такая, как между дальними родственниками, но чем дальше, тем больше она обрастала кирпичной плотью.

На наше поколение часто возводят напраслину. Что мы неграмотные, ничего не знающие игроманы, для которых Великая Отечественная война — тема компьютерной игры. Не спорю, такие тоже имеются в анамнезе. Но у нас с Максимом все было с точностью до наоборот. Нет, конечно про войну он все знал. Но для него имена, имеющие для меня значение, звучали, как название неведомого экзотического блюда. Жан-Поль Сартр, Франц Кафка, Альбер Камю, Милош Кундера были для него пустым звуком. Он даже не знал, что Иосиф Бродский — поэт, а не архитектор. С музыкой было еще туже — он вообще был к ней равнодушен и воспринимал исключительно, как фон, тогда как я наслаждалась музыкой и для меня она была неотъемлемой частью моей жизни. Однажды включив «Rammstein», я услышала отповедь о том, что немцев слушать нехорошо. На мое возражение о том, что качественная музыка не имеет национальности, он, видимо, пошутил, чтобы я попробовала включить ее на параде победы.

Недопонимание росло, как чужие дети. Мы обменивались ядом и сарказмом. Начинал обычно он.

— То есть ты хочешь сказать, что твой, как его там, Кафка, не был неудачником? За ним бегали пять женщин, не самые страшные и бедные, даже наоборот, а он ни на одной не женился или хотя бы не сделал ребенка. Это же все равно, что иметь достаточно денег, чтобы купить сочный, спелый, вкусный арбуз, но, вместо этого, погладить его упругий бок и каждый раз брать одну вишенку.

— А я смотрю, ты ежедневно арбузами питаешься. Только арбузы имеют диуретическое свойство, проще, мочегонное. Вот ты и бегаешь туда-сюда, ища, где отлить, пардон, спустить.

В один из вечеров я сидела за компьютером, обрабатывая очередные свадебные фотографии. Конечно, как любой уважающий себя свадебный фотограф, я никогда не сделаю готовым и не отдам клиенту плохой кадр. Но пересматривая гигабайты отснятого, я обнаружила, как выглядят на самом деле лица молодоженов — они растеряны, напуганы, а вовсе не счастливы. Они смотрят друг на друга каким-то новым взглядом, и этот взгляд полон отчаяния и боли. Они пытаются скрыть это за маской радости, они целуются по пять минут, пока гости орут «Горько», а сами в душе плачут. Не потому, что сделали неправильный выбор, а потому, что никто им не гарантирует, что этот выбор правильный. Что там, за чертой штампа в паспорте? Есть ли там жизнь: встречи с друзьями\подругами, гулюшки до поздней ночи, разрешения заворачиваться в одеяло трубочкой и спать по диагонали. Никто этого не расскажет, как партизан на допросе. Все делают счастливые мины.

Я решилась на очень некрасивый поступок, пока делала фотографии. Решилась и не жалею до сих пор, хотя это вряд ли что-нибудь изменило.

Семейные фото Максима я давно отдала и получила за них положенный гонорар. Но я делала тайком фотографии наших утех и записывала на диктофон его голос. Я это делала не со злым умыслом, а скорее, для себя.

Но теперь я распечатала их, скрыв свое лицо, перевела диктофонную запись в мр-3, положила в подарочный конверт и отправилась на работу Ольги.

Она узнала меня и холодно поздоровалась, как бы не понимая, что я здесь делаю. Я протянула ей конверт: