Разговоры о тенях

Боже, Творец вселенной, даруй мне силы усердно молиться.

Боже, через которого стремится быть все, что само бы по себе не было.

Боже, который не допускаешь погибнуть и тому, что само губит себя.

Боже, сотворивший из ничего этот мир.

Боже, который зла не творишь, но дозволяешь ему быть, чтобы оно не стало

еще злейшим.

Доктор:

Послушай, профессор, а ты и вправду веришь в Бога? Оглянись, посмотри

вокруг. Какие фигуры, какие лица! Ну, просто, «собранье насекомых», main big

pardon, Ал. Сергеевич. И ни одного, ну хотя бы с проблеском, или, если уж так

хочется, знáком, значком, значочком, значочечком божественного прикосновения.

С проблеском! И ни у кого шнурки не болтаются по земле, смотри. А знаешь,

профессор, ведь только такой достоин уважения и почтения, а в высшей степени,

так только такой лишь и достоин, который упадёт, наступив на свои собственные

шнурки – лишь только он останется вовеки незабываем, незыблем. Посмотри на

39

них: собранье… На самом деле, все эти «истинно, истинно» только риторические

фигуры. С арамейского так перевели.

Профессор:

А ты считаешь, что имеешь право на последнюю инстанцию: с проблеском, не с

проблеском? На абсолютную?..

Софи:

На относительную… Сотрясение воздуха, шум. Междометие!» – Софи стояла,

пока, и прислушивалась, как когда-то в трамвае к друзьинскому разговору и

Блаженному Августину.

Профессор:

Вопрос веры соблазнительный, особенно для человека, жаждущего видеть

невидимую грань. Ведь сказано же: "покуда не уверуете, не уразумеете"1

Доктор:

Хитрецы! Ух, хитре-ецы! Натянул на себя шкуру, и уже Иоанн, извините,

Креститель. А ты верь!

Профессор:

Не разумею, не разумею! А хочется…

Доктор:

Так ты, профессор, с чёрного входа! Поверь, уверуй, делов-то!.. и какие бездны,

в какие бездны проникает глаз тогда, будучи до этого слепым.

Доктору эти слова его ещё аукнутся.

Мои глаза, с которых спал налёт,

Всё глубже и всё глубже уходили

В высокий свет, который правда льёт…2

Орган вдруг грохнул и загудел так, что святые сошли с икон и пошли

маршировать:

Oh when the saint go marshing in…

Прихожане упали лицами и личиками на пол, забились. Как и положено биться

в судорогах юродивым. Заголосили женщины, вздымая руки горе (хорошо, хоть

не бросая чепчики).

Доктор:

– Пути познания недоступны по трём причинам: кретин отроду; завёл жену и

детей; живёт там, где, как говорится, Макар телят не пас…3

Профессор:

– Не забудьте взять в кавычки!

1Ис. 7:9

2 Данте.

3 Почти Данте.

40

Genealogia di Gesu Cristo figlio di Davide… - загудел вместе с органом,

выступивши вперёд, апостол Matteo (по-нашему Матфей), постукивая

тамбурмажором в такт Oh when the saint go marshing in…

Вступили свирели, иерехонские трубы, тамбурины, за органом остался Thomas

(по-нашему Фома), – все тоже: апостолы и святые, и, вместе с ними, «When the

saints go marching in».

…figlio di Abramo, – тамбурмажорил Matteo.

Oh

when

the

Saints

go

marching

in

,

-

контрапунктилхориоркестрсвятыхапостолов.

Свечи, будто сало, которое не положено есть евреям, на сковородке, шипели.

Некоторые поискрывали; искрами же сыпали на опустевшие, но не переставшие,

опустевши, мерцать оклады. Прихожане и клир под «Oh when the Saints go

marshing in» - восклицали:

Прости-и-и и помилуй, Го-о-спо-о-ди!

Matteo (по-нашему Матфей) голосил:

Abramo generό Isacco, Isacco generό Giacobbe…

Oh when the Saints go marching in

oh when the Saints go marching in, – продолжалхорсоркестром.

Matteo раскривлялся, совсем разошёлся. Изобразил праотцов: Авраама, Исаака

на лужайке, потом Лавана с овечками и дочками, и всех двенадцать патриархов,

nämlich, сыновей Иакова… роли жён Иаковых, nämlich, Лии, Рахили и Валлы,

исполняли девочки, в присутствии которых не только у Фридриха Карла

Вильгельма, но и у остальных присутствующих мужчин выступали слёзы… если

ещё кто помнит. Зелфу взялась отобразить наша прекраснозубая Софа (эх!

Августин плакал бы), только ей всё время мешали свечки, которые шипели, как

сало, которое не положено есть евреям, на сковородке.

Фома, прозванный близнецом за то, что был похож на Исуса, оставил оргáн и

стал вправлять пальцы́ в раны Иисуса.

Иисус улыбался по-детски, спрашивал: Ну, теперь поверил? – и кровь текла с

ран.

– Теперь уразумел, Господи, – отвечал Фома и отирал кровь с ран христовых

тряпочкой, и складывал тряпочку вчетверо, и прятал за пазуху, чтоб сохранить

навеки.