Разговоры о тенях

Какой ты добрый. Я тебя слышу, я тебя очень хорошо слышу.

Винни

Вот только я терпеть не могу одиночества… в смысле…

Мадам

Алло, а ты меня слышишь?

Винни

В смысле, когда меня никто не слушает.

Мадам

Алло, алло, я ещё разговариваю, разговариваю!

Винни

Нет, нет, Вилли, я не льщу себя надеждой. Боже упаси! Не исключено, что

бывают дни, когда ты ничего не слышишь, ты не всё слышишь, а я не просто

разговариваю сама с собой… всё равно, как в пустыне.

Мадам

Ты знаешь, я тебя вижу. Какой на тебе шарф? Красный, завязан слева. Рукава

рубашки подвёрнуты. В левой руке трубка. Авторучка. Ты рисуешь в блокноте

головки и сердца… звёзды. Ты улыбаешься. У меня глаза вместо…

Винни

131

Ну, а если бы ты умер или ушёл от меня к другой, чтоб я тогда делала, чем бы

занимала себя весь день, от звонка до звонка, от подъёма до отхода ко сну?

Смотрела бы в одну точку, сомкнув рот – что ж ещё? И не сказала бы ни слова

больше до последнего вздоха, ничем бы не нарушила здешнюю тишину. Разве что

иногда, изредка вздохнула бы перед зеркалом. Или… фыркнула, если бы меня

что-нибудь рассмешило, как бывало.

Мадам

Нет, дорогой. Только не смотри на меня. Боюсь? Нет, не боюсь. Хуже. Я просто

отвыкла спать одна.

Акакий

Шинель! В двух местах сквозило особенно сильно! Протёрлось!

Винни

Таково человеческое естество. Такова уж человеческая слабость.

Мадам

Я избегаю смотреть на себя в зеркало.

Акакий

Снести к портному.

Мадам

Я боюсь зажигать свет в ванной.

Винни

Естественная слабось.

Акакий

Петровичу.

Мадам

Вчера я нос к носу столкнулась со старой женщиной.

132

Акакий

Подкладка расползлась.

Винни

По старым меркам, по добрым старым меркам.

Акакий

Нет! Отчего же? Худой гардероб!

Винни

Как бы ты сказал, Вилли, если бы речь шла о волосах? Почешусь или

причешусь?

Мадам

Ты очень хороший. Я больше любила, когда ты говорил: «Взгляните на эту…»

Винни

Ты сегодня со мной поговоришь – какой это будет счастливый день! Ещё один

счастливый день!..

Тут заговорили все, все вместе, не слушая друг друга… хотя, и раньше не

слушали друг друга и не слышали:

…ведь бывает так, ты не в силах, шляпу, какой ты глупый, новую, новую, ушёл

последний, алло, тайные речи, дорогой, матушка, аз, подбадривать, не скажу тебе,

нет, вслух, не след, в звуках вальса, эх, ты, трубку, трубку, трубку, не клади

трубку!..

…………………………………………………………………………………………

Пою тебе, бог Гименей

Один из пап не выдержал, тот, который мог и басом, и баритоном, не выдержал

и запел, все уже догадались, «Эпиталаму» из «Нерона», Антон Григорьича

Рубинштейна. Его подхватили (и Рубинштейна, и папу) два других папы -

патологоанатом и кукольных дел мастер, и вот уже все роброны и шпаги, и Гарик

хором грянули:

133

Пою тебе, бог Гименей

…хотя Гарик хотел затянуть здесь свою: «Проруха судьба», – хотел, но ему не

дали.

Те, которые сидели на диване и грызли ногти, встали и уже обряжённые -

женихи, с boutonniere на фраках, и невеста, с невестиным Blumensträußchen,

букетиком из белых, кремовых и розовых розочек и в фате, пошли во главе

хоровода.

Пою тебе, бог Гименей –

Ты соединяешь невесту с женихом…

…ну и так далее, так далее, «ты любовь благословляешь… счастье, счастье –

блаженство», и так далее, с ужимками и прыжками, потому что в хороводе кого

только не было: и шуты, и клоуны, и юродивые, и камни, и травы, и ручьи,

которые могут, и кукольные дверцы, и кукольные замки, Селадоны, Артамены и

эволюциями разваливающаяся от счастья на части Луна, и Гарик! «моя бабушка

курит трубку».

Венера предлагает чертоги свои.

Новобрачных снова усадили на диван (всё тот же проклятый диван; как говорит

мастер: «сырая, сладкая, проклятая складочка», где они до этого грызли ногти) и

задёрнули за ними полосатую занавеску… и, если бы я был пошляком (никто сам

про себя не скажет, что он пошляк), я бы сообщил, что все роброны и вплоть до

Гарика «моя бабушка курит трубку» выстроились в очередь, чтоб, все понимают,

по очереди подсматривать в щелочку как там у них. А как там у них?.. – не

сообщу, потому что я не пошляк; приведу зато из полюбившегося всем брата

Шлегеля, из его эротических сонетов, потому что пришла пора:

Моя рука страстней всех женщин в мире,

Ты постоянна, предана лишь мне,

Ты ревности не знаешь, как оне,

Всегда со мной ты, мой скребок на лире.

Овидий, мой учитель давний, тебя прославил на века,

В тебе пылает жар – он говорил мне – любого тела.

Ты, моя рука, лишь прикоснись, и мысль уж полетела.

Возлюбленная ты, невеста ты, моя рука.

Мы лишь вдвоём с тобой во всей Вселенной,

Твой кулачок ласкает розовый мой рог.

Уже пролился сок тобою вдохновенный,

134

Уже подводим мы итог:

да, нам двоим приносит благо и благоговенье

лишь этот кулачок и этот самый рог.1

Зефир нежнейший в сих местах царит.

Это уже из Куперена зацокал клавесин…

Хочу сказать для многопретерпевшего читателя, что «Зефир» у нас не

кондитерская сладость, но бог нежнейшего западного ветра, который во времена