Разговоры о тенях

четырёх. И это, как сказал их соратник (один из их рати, так как они из одной

рати), не его вина, это его беда. Разговор, как все понимают, идёт о невежестве,

потому что, как в любой эмоциональной вербализации (и не только вербализации,

но и верификации, как заметил один наш персонаж, глядя на череп утки на своём

письменном столе, невежда выражает личное, вполне осознанное им, как

единственное и правильное мнение, базирующееся на способности, способности,

подчеркну (его способность этим ограничена), охватить или не охватить (лучше

было бы отхватить) какое-то количество граней жизни (воинствующее

невежество, в этом смысле, другое, сродни, как раз, намеренной, извлекающей

Vorteil (выгоду) пошлости). Т.е. невежественный человек всегда окажется

пошляком, не исключая, как было сказано, из списка и художника, и учителя,

создателя и палец, только эти, как уже, снова же, было сказано, пошляки – учёные

и намеренные извлекающие из этого свою выгоду. Да-да, конечно же, уже все

заметили и сделали правильный вывод, что невежда – всегда пошляк, а вот

пошляк – не всегда невежда.

Где же берёт пошляк свои пошлости? Конечно, все знают, в общих местах.

Необщие места, например, восьмую грань октаэдра или четвёртую тетраэдра, или,

хотя бы и четвёртую, пятую и шестую куба, видит только случайный избранник,

проникновенный художник, поэт-пророк, философ, провозвестник неуловимого

знания и, поэтому, умеющий различить и отличить добрый гений от видимых

всеми граней злодейства вывернутых на любой вкус, от истин, видимых

невооружённым глазом. Так что общие места – это не всё что есть, это лишь часть

всего что есть, а значит (будем считать, что доказано) – это область невежества.

Да, пошлость – это невежество, которое содержится в общих местах и,

правильнее, невежество, которым и являются общие места. Конечно, всё не так

просто. Бывает, что общее место, его ещё называют в среде художников

штампом, не выдерживает мощного содержания, вкладываемого в него

пронзительным, умеющим различать невидимые грани, как уже было сказано,

умом, и взрывается и, взрываясь, превращается в метафору1, обретая при этом

форму иронии. Но это только бывает. А мы о своём, о том, что всякая мудрость,

кто этого не знает, старея, превращается в общее место (читай, в пошлость).

Всякие мудрости выстраиваются в очередь друг за другом, чтоб попасть в

пошлости, потому что знают (по мудрости своей), что всё равно закончат

пошлостью, что пошлостью заканчивается всякая мудрость, что пошлость – конец

всякой мудрости, что нет такой мудрости, которая на старости лет не

превратилась бы в пошлость. Мудрость, обратившаяся пошлостью – снова же,

знают все, – один из видов иронии жизни. Мудрость лишь в пошлости и

раскрывается обратной своей стороной, невидимой гранью злодейства; обратная

1 Уже было у нас, про Пиноккио.

137

сторона вдруг становится видна (будто глаза раскрылись; ещё говорят: тюрьма

ему глаза открыла…) так вот, сторона становится видна, хотя раньше никто о

такой и не догадывался.

«Обращение к музам в эпоху Гомера или Гесиода, например, – говорит учёный

философ, филолог и профессор (он знаток, ему можно верить), – имело весьма

сложное содержание и считалось прерогативой мудрецов, а в новое время – это

просто – пошлость»1. Просто, я бы сказал, риторический экзерсис.

Высоколобое, breitstirnige собрание бьётся над вопросом, бьётся (представили

себе… «Путешествие в Лапуту», Свифт, учёное лапутинское собрание),

пытается, потеет, бледнеет, краснеет (а раз краснеет, то и синеет, наверняка),

пытается ответить на… разрешить вопрос, но – никак. Никак, никак! И вдруг,

один, хихикая в своей galliges Innernchen2 и брызжа юродивеньким пузырём, «хи-

хи», наружу, восклицает: «Если вопрос не решается, его не надо решать!» Какая

пошлятина! Но, оттяпал себе очки. Но какая пошлятина! А ведь эта пошлятина,

извините, пошлость когда-то была настоящей мудростью, типа: «Подчиниться

тому, что не от тебя зависит…»3 или «свобода, есть осознанная необходимость»4;

профессор Делаланд сказал бы навязанная необходимость, или… да что там или,

таких «или» хоть пруд пруди, как кто-то уже где-то заметил, и хоть огород городи

или город, как кому больше нравится.

Мудрость превращается в пошлость не только от старения, но и попадая в

обстоятельства (например, совсем новенькая, ещё блестящая, я бы сказал,

сверкающая мудрость «деньги счёт любят» звучит совершенной пошлостью: -

«Нет, нет, вы уж потрудитесь послюнить (ещё лучше, послюнявить) пальчики.

Деньги счет любят»5 или: «Не торопись, Базилио, денежки счет любят»6). А

бывает и вообще трудно понять, пошлость это, или глупость, или ни то и ни

другое, или и то, и другое, или совсем ничто – слова какие-то, риторические

фигуры… так себе. Да что рассуждать о том, что неизвестно, что недостоверно?

«Что рассуждать о жителях Луны, которые, ещё неизвестно, есть ли там»7.

Мудрость превращается в пошлость, пошлость в скверну, скверна в святость,

жизнь в смерть, смерть, кстати, в жизнь (есть умники утверждающие, что смерть

не антоним жизни, а её часть – что на определённом гносеологическом уровне