Разговоры Пушкина

А. А. Ивановский[201]. А. С. Пушкин. PC 1874, Me 2, стр. 396–399 (записано в 1846 г.).

Весна.

Петербург [у Демута].

… Я жил в гостинице "Демут", где обыкновенно квартировал А. С. Пушкин. Я каждое утро заходил к нему, потому что он встречал меня очень любезно и привлекал к себе своими разговорами и рассказами. Как-то в разговоре с ним я спросил у него — знакомиться ли мне с издателями "Северной Пчелы"?[202] — "А почему же нет? — отвечал, не задумываясь, Пушкин. — Чем они хуже других? Я нахожу в них людей умных. Для вас они будут особенно любопытны!" Тут он вошел в некоторые подробности, которые показали мне, что он говорит искренно…

К. А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 563.

Апрель — май.

Пушкин навел разговор на приключения Свиньина[203] — в Бессарабии, где тот был с важным поручением от правительства, но поступал так, что его удалили от всяких занятий по службе. Пушкин стал расспрашивать его об этом очень ловко и смело, так что несчастный Свиньин вертелся, как береста на огне. "С чего же взяли, — спрашивал он у него, — что будто вы въезжали в Яссы с торжественною процессиею, верхом, с многочисленною свитой, и внушили такое почтение соломенным молдавским и валахским боярам, что они поднесли вам сто тысяч серебряных рублей?"

"Сказки, милый Александр Сергеевич, сказки! Ну, стоит ли повторять такой вздор?" восклицал Свиньин…

"Ну, а ведь вам подарили шубы?" спрашивал опять Пушкин, и такими вопросами преследовал Свиньина довольно долго…

К. А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 569–570.

Рассуждая о стихотворных переводах Вронченки[204], производивших тогда впечатление своими неотъемлемыми достоинствами, он [Пушкин] сказал: "Да, они хороши, потому что дают понятие о подлиннике своем, но та беда, что к каждому стиху Вронченки привешена гирька".

К. А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 568.

Петербург [гостиница Демут].

Многие его [Пушкина] замечания и суждения невольно врезывались в памяти. Говоря о своем авторском самолюбии, он сказал мне: "Когда читаю похвалы моим сочинениям, я остаюсь равнодушен: я не дорожу ими, но злая критика, даже бестолковая, раздражает меня". Я заметил ему, что этим доказывается неравнодушие его к похвалам. "Нет, а может быть, авторское самолюбие"… Я уговаривал Пушкина напечатать остроумную его отповедь "Атенею", но он не согласился, говоря: "Никогда и ни на одну критику моих сочинений я не напечатаю возражения, но не отказываюсь писать в этом роде на утеху себе"[205].

К. А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 567.

6 мая.

[воскресенье].

Ходил в Летнем саду. Видел Пушкина, Плетнева и Вяземского. Пушкин взял под руку. "Походите с нами", и я ходил по саду. "Вы здесь гуляете в качестве чиновника, а не в качестве наблюдателя и поэта (на мне орден). У меня нет детей, а все [выблядки]. Не присылайте ко мне вашего журнала"[206].

Б. М. Федоров. Из дневника. А. С. Пушкин. Изд. журн. "Русский Библиофил" 1911, стр. 34.

8 декабря.

К Пушкину… [он] говорил о Карамзине: "Летописатель 19 столетия. Я вижу в нем то же простодушие, искренность, честность — он ведь не нехристь, — и здравый ум, — по крайней мере, я знаю это о двух последних томах. Чинов не означал, а можем ли мы познакомить с нынешней Россией, например, не растолковавши, кто такие действительный тайный советник и коллежский регистратор?"

М. П. Погодин. Дневник. ПС, XIX–XX, стр. 91.

30 декабря.

В 1828 г. я часто встречался с Пушкиным и однажды предложил ему вписать что-нибудь из своих стихов в мой альбом. Он при мне же вписал известные стихи: "Муза"[207]. На вопрос мой, отчего эти пришли ему на память прежде всяких других, — "Я их люблю, — отвечал Пушкин — они отзываются стихами Батюшкова"[208].

Н. Д. Иванчин-Писарев[209]. Альбомные записи. "Москвитянин" 1842, II, стр. 147.

1828 г. конец — 1829 г. начало.

[A. С.] Норов[210] встретился с ним [Пушкиным] за год или за полтора до его женитьбы. Пушкин очень любезно с ним поздоровался и обнял его. При этом был приятель Пушкина [В. И.] Туманский[211]. Он обратился к поэту и сказал ему: "Знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь? Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе он при мне сжег твою рукописную поэму"…

"Нет, — сказал Пушкин, — я этого не знал, а, узнав, теперь вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг, а вот ты, восхищавшийся такою гадостью, как моя неизданная поэма[212], настоящий мой враг".

Со слов А. С. Норова. А. В. Никитенко, Записки и Дневник, СПб. 1905, II, стр. 240.

1828–1829 гг.

В это время он [Пушкин] очень усердно ухаживал за одной особой[213], к которой были написаны стихи: "Город пышный, город бедный… " и "Пред ней, задумавшись, стою…".