*…Пойдем это мы утром, чуть свет, с девушкой грибы собирать… а Александр Сергеевич уже вставши идет нам навстречу и окликает: «Кто это здесь?» Увидит меня, улыбнется. «А, это ты, – скажет, – поповна? Ну, давай-ка я помогу вам собирать грибы». Вот и начнет ходить по парку, палкой указывать, где грибов больше, зовет: «Сюда, поповна, сюда, смотри, сколько их!» Насбираешь корзину и станешь просить: «Батюшка, Александр Сергеевич, вы бы хоть себе грибков на фриштык отобрали!» А Александр Сергеевич улыбнется и спрашивает: «Вас сколько собиральщиц?» «Да две всего», – говорю. – «Ну а у меня их двадцать!» Так и уйдет.
* По словам Акулины Ларионовны, ей было лет двенадцать, когда она знала Пушкина. Он часто приезжал к отцу Лариону… Приедет и стучит: «Дома поп?» И коли нет да долго не видались, сердится: «Что он ко мне уже три дня не едет?» А то увидит меня и говорит: «Пойдем, поповна, грибы искать». Ну, пойдешь… Придем в лес, а он и кричит: «Поповна, поповна, иди сюда, здесь грибов много!..»
А то я сама… возьму работницу и пойдем за грибами. Насбираем и принесем ему: «Вот вам, барин, на фрыштык!» А он говорит: «Сколько вас собирало-то?» «А двое», – отвечаю. «У меня, говорит, тридцать отпущено, да тридцать масленок и принесли».
…Опекуны к нему были приставлены из помещиков: Р[окотов][116] да П[ещуро]в[117]. П[ещуро]ва-то он хорошо принимал, ну а того так, бывало, скажет:
– Опять ко мне тащится, я его когда-нибудь в окошко выброшу.
*…Приехал… капитан-исправник на ярмарку: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает старосту спросить: кто, мол, такой? А Александр-то Сергеевич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): «Скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему меня знать, так я Пушкин». Капитан ничто взял, с тем и уехал…
* Пел это он в девятницкую нашу ярмарку с нищими Лазаря и деньги собирал. Народу набилось столь много, что в воротах ни пройти ни проехать. А тут сам г. исправник идет – нет ему хода, да и только. Осерчал, кричит:
– Взять его, мол, под арест!
…двое соцких и повели Пушкина. Тот идет себе ничего. Только вдруг это ему навстречу становой пристав.
– Александр, – говорит, – Сергеич! Куда это вы, батюшка?
– Да вот, – говорит, – под арест ведут.
– Кто же это вас арестовал?
– Исправник.
– Да бог с вами, ступайте домой.
А Пушкин-то:
– Нет, – говорит, – не хочу. Арестован и пойду.
Чуть встанет утром, уж и бежит [к няне] глядеть:
– Здорова ли, мама? – Он ее все мамой называл.
А она ему, бывало, эдак нараспев…
– Батюшка ты, за что все мамой зовешь, какая я тебе мать?
– Разумеется, ты мне мать: не та мать, что родила, а та, что своим молоком вскормила.
Бывало, едем мы все с прогулки, и Пушкин, разумеется, с нами: все встречные мужички и бабы кланяются нам, на Пушкина же и внимания не обращают, так что он, бывало, не без досады и заметит: «Что это на меня-де никто и не взглянет?»
*…Жила тогда у нас ключницей Акулина Памфиловна – ворчунья ужасная. Бывало, беседуем мы все до поздней ночи – Пушкину и захочется яблок; вот и пойдем мы просить Акулину Памфиловну: «Принеси да принеси моченых яблок». А та и разворчится. Вот Пушкин раз и говорит ей шутя: «Акулина Памфиловна, полноте, не сердитесь, завтра же вас произведу в попадьи». И точно под именем ее чуть ли не в «Капитанской дочке» и вывел попадью.